– Такая фамилия мудреная, что десятерым надо вместе враз сказать? Одному-то не под силу.
– Галкин, – выговорила Егузинская.
– Что ж! Прозвище хорошее. Это мои нынешние единственные собеседники. Я у себя, на Калужке, помимо галок, никого не вижу. Зато их – тьма-тьмущая! Поутру как прилетит туча да сядет по деревьям около дома – такая музыка, что хоть танцевать ступай. Одной больше, одной меньше будет на Калужке – это все равно… Ну-тка, Юлия Аникитовна Галкина, когда же мне на свадьбу собираться?
Но хохотунья княжна слишком хорошо знала отца и по голосу его поняла многое. Она вспыхнула, потупилась, но затем лицо ее тотчас же стало бледнеть.
– Славно устроила! – вымолвил князь. – Всего от вас ждал. А все же удивили! Вы бы, сестрица, сами-то за галку вышли, чем племянника ее сватать.
Князь замолчал. Родственники сидели кругом него, потупившись. Никто не хотел начинать разговора. Мертвая тишина наступила в кабинете и, вероятно, продолжалась бы долго, если бы вдруг не появился новый дворецкий и управитель, заменивший уже Финогена Павлыча.
– Генерал-губернатор пожаловал, – доложил он.
Князь быстро поднялся. Все повскакали с мест. На лице старика промелькнуло довольство. Но тотчас же он умышленно насупился и двинулся ровною походкой из кабинета в парадные горницы. Все последовали за ним. В прихожей уже шумела челядь, и когда князь приблизился к дверям ее, то к нему шел навстречу дряхлый, едва передвигавший ногами старик, московский генерал-губернатор Салтыков.
– Приветствую редкого московского гостя, – дряблым голосом, пришептывая, выговорил Салтыков. – Шутка ли! Сдается, сто годов не видались.
– Зато, ваше сиятельство, и вы пожаловали. Два часа тому въехал я в усадьбу, а правитель судеб московских – уж вот он – приветствует меня. И за эту честь земно кланяюсь я ему. А живи-ка тут князь Телепнев завсегда, так, поди, всемогущий правитель всего бы разика два за десять лет заехал.
– Все такой же! Все такой же, – прошамкал Салтыков. – Что на уме, то и на языке. Нелюдим и пила! Все пилишь! А? Все пилишь людей. И своих, и чужих…
Но князь, не отвечая, подал руку дряхлому старику и повел его в гостиную.
Князь Салтыков, посидев немного у князя, двинулся обратно в Москву, а вскоре после него собрались и дети с теткой. Князь хотел удержать дочь, но княжна заметила, что ей нужно самой собрать все вещи в дом, а к вечеру она явится уже совсем.
– Ну что ж, – отозвался князь, – один лишний раз – не беда. Повидайся последний разок с галкой и простись.
Девушка вздрогнула всем телом от меткого удара. Она действительно ехала обратно в Москву не ради того, чтобы собрать свои пожитки, а чтоб успеть съездить ко всенощной и там повидаться с возлюбленным.
Княжна потупилась и стояла недвижно.
– Поезжай! – снова выговорил князь. – Говорю тебе: один лишний раз – не беда. Повидай галку. Скажи ей, что она нам совсем не нужна. У нас, скажи, на Калужке – страсть их сколько! Хоть десять десятков в минуту наловить можно.
Старик вернулся в свой кабинет, опустился на кресло и глубоко задумался. Известие, привезенное сестрой и детьми, или, вернее, тайна, которую он выпытал у них, серьезно смутила князя.
«За что девочку зря реветь заставлять? – думалось ему. – Дурафья сестрица! Да и сын-то разиня. Девочка все-таки деревня, хоть и княжна. Первые красные фалды за сердце схватили. Они проморгали. А теперь реветь будет. И нашли же кого! Галку выискали, питерского скакуна. В каждом кармане блоха на аркане. Жених! Для Телепневой княжны?!»
Между тем князь Егор с женой, княжна и Егузинская снова расселись по своим экипажам и выехали со двора. Но, отъехав с полверсты от усадьбы, Егузинская остановила свою карету и следовавший за ней экипаж племянницы и пересадила девушку к себе.
Едва только княжна была с теткой вместе, как Егузинская проговорила:
– Ты не сердись. Я уже смекнула. Нынче ли, после ли, все одно! Родитель твой ни за что согласья на брак этот не даст. Или у него свое что есть на уме, или просто выждать хочет.
Княжна ничего не ответила и начала плакать.
– Да ты не плачь! Такое ли в жизни бывает. В жизни бывает такое, что люди топятся, режутся. А любовь что? Тьфу! Это то же, что хворость: нынче ломит, а завтра прошло. А там, гляди, выйдешь за другого какого и рада будешь, что не за Галкина! И то сказать, фамилия для брака – мудреная. Юлия Аникитовна Галкина. Мудрено.
– Нет, тетушка! Я в монастырь пойду.
– Ну, так! Ишь ведь вы! Точно по заученному! «В монастырь!» А повези тебя отец – не то что постригать, а хоть в послушницы, так ты топиться побежишь. А повези он тебя топить, ты бы в монастырь убежала!
До самой Москвы тетка с племянницей говорила все о том же – о неудачном сватовстве. Уже въезжая в Москву, княжна робко проговорила:
– Тетушка! Голубушка! Вы только одно мне сделайте – поедемте ко всенощной к Воскресению Славущему.
Егузинская подумала немного и отозвалась:
– Что ж! Поедем. Поглядите еще разик друг на дружку – беды не будет. Да, кстати, что его томить? Я ему в церкви, обиняком, скажу все, что из сватовства Бахреевой вышло. Только помни, Юлочка, не задумай ты самокруткой венчаться! Твой родитель тебя по миру пустит: с ним шутить нельзя. А что я тебе могу оставить по смерти – на это шибко не заживешь. Ты не вздумай, племянница, крутить.
– Что вы, тетушка. Где мне!.. И рада бы, да не сумею…
– То-то… Молодежь шустра, да глупа! Обвенчаться недолго, а жизнь прожить – не поле перейти. А еще говорится: покрутишь – карман натрутишь.
– Как, тоись, натрутишь?
– Карман или мошну надорвешь… Худой карман будет. Обвенчается коли кто самокруткой, то уж от родителей ни приданого, ни наследия не жди, а бедствуй без гроша денег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38