.. Веселее, легче на душе, чуя, что висишь на волоске от смерти по собственной воле… Это не то, что сегодня в темноте… Там страшно было… Ну, что же? Одна комедия? А? Оплеванный?Шумский снова приставил пистолет к груди и снова стал смотреть на себя в зеркало. Лицо бледнело все более…– Будьте вы все прокляты! Не хочу я с вами жить! – закричал он вдруг вне себя. – Фон Энзе! Слушай… Я туда, где ты…Прошло несколько мгновений полной тишины и затем в квартире страшно прогремел гулкий выстрел. Марфуша, сидевшая в гардеробной, вздрогнула и побледнела. Она вскочила со стула и прислушалась… Все снова было тихо… Она перекрестилась несколько раз и дрожа побежала к спальне. XLII Между тем в маленькой квартире уланского офицера, убитого в этот день, была необычная суетня.Тело фон Энзе, привезенное в карете его секундантами, было положено на кровать.Часа через два в полку уже стало известно о происшедшем диком поединке и его смертельном исходе для товарища. Все офицеры тотчас же отправились на квартиру покойного.Весть о новом случае кукушки быстро распространилась по столице. Говору не было конца, и все толки сводились к вопросу, что сделают с аракчеевским подкидышем. Неужели временщик и теперь отстоит его, и он останется не наказанным, не будет посажен в крепость.Большинство было уверено, что если всякого рода прошлые безобразия «блазня» оставались всегда безнаказанными, то поединок, хотя и дикий, сойдет тоже, конечно, даром с рук.В сумерки, к дому, где был покойник, подъехала карета и из нее вышел барон Нейдшильд с красавицей дочерью.Они медленно и молча поднялись по лестнице и вошли в квартиру… Мартенс, распоряжавшийся всем, принял их… Барон был сурово печален, а его дочь стыдливо смущена и немного бледнее обыкновенного.Ни друг покойного, ни прибывшие не обменялись ни словом, только поздоровались. Затем родственники убитого прошли в спальню, где лежал на кровати поверх одеяла покойник в парадном мундире с иголочки.И никто не знал, что этот мундир был еще недавно заказан порядливым немцем загодя, ради иного назначения… Надеясь на согласие баронессы, фон Энзе запасся этим платьем для своей свадьбы.Пробыв несколько мгновений на коленях в молитве около тела, и барон и Ева вернулись в маленькую гостиную и сели на диван в ожидании прибытия пастора.Мартенс отсутствовал, ибо хлопотал и совещался с какой-то фигурой, ожидавшей в передней, которая казалась всем прибывшим фатальной, так как всякий догадывался, что это был гробовщик.Биллинг подсел к барону и, несмотря на свое грустное смущение, невольно приглядывался к Еве и любовался ею.Барон стал расспрашивать офицера о подробностях поединка и о смерти фон Энзе. Биллинг рассказал все…Барон дивился, охал и пожимал плечами, узнавая из рассказа офицера, что за безумно дикая выдумка эта кукушка.– Стало быть, никто не видал и не знает, как фон Энзе был убит?!.– воскликнул, наконец, барон.– Никто. Мы вошли, когда раздался последний выстрел и его стон.– Не может быть, тут было… – Барон запнулся и поглядел искоса на дочь. – Может быть, не все было правильно…– Объясните батюшке, – вдруг, как от толчка, обратилась Ева к офицеру тихим, но взволнованным голосом. – Объясните, что в этого рода поединках правил нет, или они другие совсем. Я знаю… Мне все рассказывали. А батюшка не знает.Биллинг стал объяснять барону какие правила кукушки, и, когда он кончил, молодая девушка выговорила:– Стало быть, опасность была одинакова для обоих. Г. Шумский, быть может, перехитрил покойного… Но подобное допускается в этой дуэли.– Точно так, баронесса. В темноте всякий делает, что может, чтобы избежать выстрела противника и выстрелить вернее в удобную минуту.– Стало быть, заподозрить кого-либо в нечестном поступке нельзя, не следует?!.– сказала Ева твердым голосом.– Я и не обвиняю Шумского, моя милая, – грустно заметил барон. – Если поединок такой азиатский, то, конечно, он был прав, если перехитрил противника и подвел его в какую-нибудь ловкую западню. Я удивляюсь, что фон Энзе согласился на такую нелепую дуэль… Да, все это… Вообще, все это очень грустно, – вздохнул барон.– Грустно. Да… – едва слышно отозвалась молодая девушка. – И все-таки все честно. Нет бесчестья победившему. Я жалею покойного от всей души, но думаю, что и г. Шумский не должен быть осуждаем за то, что остался жив. Не убит, а убил…– Конечно, – вздохнул Биллинг, но в голосе его слышалось вполне, что он не согласен с мнением баронессы.Ева вдруг слегка выпрямилась, ее красивые бирюзовые глаза широко раскрылись и устремились на офицера пытливо, тревожно, но, вместе с тем, и строго…Она молчала, но глаза ее спрашивали офицера и требовали объяснения интонации его голоса.– Кукушку мы не знаем… – заговорил вдруг Биллинг не твердо, робко, как бы извиняясь. – Никто из нас никогда так не дрался… Мы расспросили, что могли у Бессонова… Нам объяснили… Но может быть в этом поединке есть… Есть… Как бы сказать…– Что?! – строго произнесла Ева, и голос ее ясно говорил: ты хочешь сказать вздор или прямо солгать.– Есть тонкости… Сноровка… Фортель, как говорят про разные тонкости. Не только в дуэлях на шпагах и саблях, но даже на пистолетах, есть, баронесса, тонкости, которые можно знать и не знать. Кто знает, тот скорее останется победителем. Вот и в кукушке, может быть, есть что-нибудь… По всей вероятности.– Может быть? Что-нибудь? По всей вероятности? – отчеканивая слова, повторила Ева. – Но скажите, г. Биллинг, пользование тонкостями в обыкновенных дуэлях считается бесчестным?– Нет, баронесса… Но там все происходит при свете, на глазах секундантов, а тут в темноте и наедине…– Стали бы вы также судить этот род дуэли, если бы был теперь убит г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86