Шумский хотел заговорить, но в доме раздался звонок.– Ну, хорошо, ступай теперь… Ввечеру переговорим… – весело, но загадочно улыбнулся Шумский.«Неужели опять за злодейство примется?» – думала смущенная Пашута. XXXIX Квашнин и Ханенко с шумом и громким говором вошли к Шумскому. Капитан, переваливаясь, как утка, почти рысью явился в спальню. За ним, бодрой походкой и улыбаясь, появился Квашнин. Обе фигуры приятелей довольные, почти веселые, неприятно подействовали на Шумского.– Негоже! Свинство! – произнес он странным голосом. – Зачем радоваться? Вот я себя считаю злым человеком, а не могу вспомнить. Не могу! А вы вот будто не с убийства, а с пиршества какого веселого приехали.– Скажи на милость! Вот так блин! – произнес капитан, изумляясь. И расставив ноги на полу, растопырив руки, он уперся глазами в Шумского.– Сами же застрелили, – выговорил он, – да сами же в неудовольствии. Чего же вы желали? Обоим целыми остаться? Так ведь знаете, что это невозможно. Сами сказывали, что коли оба будете невредимы, то эту комедию сызнова начинать придется. Ведь мы с Петром Сергеевичем так было вопрос этот по-соломоновски разрешили: чтобы вам обоим быть целыми и невредимыми, необходимо самой баронессе отправиться на тот свет.– Тьфу! Типун вам на язык! Вот глупость выдумали!– Радоваться, мы не радуемся, – заговорил Квашнин, садясь к столу, – а печалиться тоже не приходится. Ты жив и невредим, ну и слава Богу. А коли он, бедный, убит, так что ж делать? Такова его судьба, стало быть, которой не минуешь.– Ну, вот! Судьба?! Вторая Марфуша только в Преображенском мундире, – выговорил Шумский. – Она сейчас тоже сказывала. Нет, други мои, это не судьба, а лотерея. Это ужасное дело! Ужасное! Желаю вам от всей души никогда никого не убивать! – с чувством прибавил он.– Я и не собираюсь! – отозвался Ханенко. – Не пробовавши, знаю, что приятного мало. И так-то всякая гадость на душе есть, да еще убийство бери! Уж больно накладно будет, грузновато! А при моей толщине совсем из сил выбьешься с эдакой ношей.– Да, ужасно! – снова заговорил Шумский как бы себе самому. – Не знал я этого! А теперь драться ни с кем, ни за что, никогда! Уж не знаю что хуже: убить ли, быть ли убитым?– Вона! – воскликнул Квашнин. – Не знай я тебя близко, ей-Богу бы подумал, что ты ломаешься, а зная тебя, только дивиться можно!– Нет, Петя, право не знаю. Так нехорошо, как вспомню его стон по всему дому, да вот еще ноги… Ужасно!.. Из ума они не выходят!– А что ноги?.. Почему ноги?.. При чем они тут? – воскликнул Ханенко, ухмыляясь.Но Шумский, взглянув на капитана, быстро отвернулся, махнул рукой и выговорил:– Нет, бросимте! Я вижу – вы одно, а я другое. Или, быть может, это потому, что убил-то я, а не вы. Да и, наверное, так… А вот поглядел бы я, если бы это из вас кто… Ну да бросим!Наступило молчание. Все трое пили чай.Капитан вдруг надумал что-то, ухмыльнулся, хотел было заговорить, но, поглядев на Шумского, перевел глаза на Квашнина и снова уперся глазами на корзинку с хлебом, стоявшую перед ним.– Ну теперь, Михаил Андреевич, – заговорил Квашнин, – надо подумать кое о чем важном. Первое дело нас, по всей вероятности, нынче ввечеру или завтра попросят на казенную квартиру всех троих. Да это не беда, а совсем другое беда. Знаешь ли ты, что именно?– Нет, – задумчиво отозвался Шумский.– Беда-т, братец мой, что весь Питер толкует о расписной карете. А знаешь ли ты, что теперь значит эта карета? И какие из-за нее будут последствия?– Знаю. Дуболом мой обозлится и ни меня, ни вас за кукушку под свою защиту не возьмет.– Ну, да, вернее смерти, – вымолвил Ханенко. – Уж именно теперь можно сказать – вернее смерти. Она-то по отношению к вам спасовала, а граф Алексей Андреевич не спасует. Так вас шаркнет, что просто мое всенижайшее. И нужно вам было такой живописью заниматься.– Да ведь он наверняка рассчитывал, что будет убит! – рассмеялся Квашнин.Смех его был настолько добродушен и звонок, что подействовал и на Шумского. Этот улыбнулся веселее и выговорил, шутя:– Да, правда. Ошибся в расчете. Сплоховал, оставшись в живых. И Шваньского надул мошеннически и себя подкузмил лихо. Теперь в качестве живого и возжайся с моим поддельным родителем. Надо, други мои, надумать, как его надуть. Разве к Настасье съездить в Г ру зино, посоветоваться. Она мастер надувать его.Приятели стали серьезно обсуждать вопрос, как выбраться из беды, и, разумеется, ни к какому решению не пришли.Уже темнело на дворе, когда в квартире раздался громкий звонок.– Должно быть, плац-адъютант за нами, а то просто полиция, – сказал Ханенко.– На новую квартиру перевозить? – пошутил Шумский.Оказалось, однако, что приехал Шваньский, обыкновенно возвращавшийся домой через двор с заднего крыльца. Войдя в спальню, где сидели офицеры, Иван Андреевич важно раскланялся и самодовольно обвел всех глазами.– Это с каких пор твоя особа выдумала трезвон поднимать в моем доме? – добродушно спросил Шумский.– С тех пор-с, что стал важные дела вершить! – шутовски строго отозвался Шваньский. – Позвольте у вас спросить, вы что думаете насчет колерного полосатого экипажа, про который в Петербурге стон стоит?.. Полагаете вы, что никому неизвестно, на чей счет сия колесница прокатилась. Ведь она одного фасона с «обвахтами» и караулками.– Америку открыл! – воскликнул Шумский.– Да-с, открыл теперь. А открой я это раньше, ни в жисть не стал бы в этой Америке кататься по Невскому. Как вы мне ни обещайся умереть, не сел бы я в эту радужную карету с «ду» спереди, да с «раком» сзади.– Ну, выбалтывай скорее, что у тебя там в пустой башке. Вижу, что завелась там дрянь какая-то…– Нет-с, извините, не дрянь… Позвольте у вас спросить, что теперь будет вам от его сиятельства за то, что мы его в шуты рядим?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86