Причем вовсе не нежная заботливость подсказала ей эти жесты. В ее движениях было что-то похожее на просьбу, на молитву. Моление против одиночества или не только?
Мои мысли прервал ворвавшийся сквозь закрытые ставни шум подъехавшей на большой скорости автомашины и резко остановленной тормозом.
V
Еще не стих визг шин по твердой земле, а водитель машины уже входил в гостиную. Очевидно, он не ожидал встретить меня здесь. Однако, едва заметив меня, он сразу же, несмотря на свой приличный рост и внушительные объемы тела, погасил инерцию своего стремительного порыва. Сделал он это с непринужденностью и точностью, какие можно наблюдать у профессионалов мускульного равновесия: танцовщиков, боксеров, акробатов.
В руке он держал кибоко – длинный хлыст из кожи носорога.
– Добро пожаловать, – сказал он хрипловатым, но прозрачным и искренним голосом. – Джон Буллит, администратор этого Королевского заповедника.
Я собрался тоже представиться, но он продолжил:
– Знаю, знаю… Ваша фамилия записана в книге регистрации посетителей. А поскольку вы наш единственный клиент, то…
Он не закончил фразу и спросил:
– Виски?
Не дожидаясь ответа, Буллит бросил свой кибоко на стул и направился к расположенному в глубине гостиной небольшому бару.
Он обладал поистине исключительной красотой, и сейчас явно переживал счастливую пору расцвета всех своих сил. Он был очень высок, длинноног, а его массивный костяк облегала плотная, упитанная и даже грузная плоть, которая, однако, нисколько не вредила скорости и ловкости его движений. Эта крепкая и активная субстанция была для него просто источником и одновременно кладовой жизненных сил. И даже солнце, многократно прокалившее его, придавшее ему цвет горелого дерева, оказалось бессильно проникнуть глубже.
Одежда его скорее открывала, нежели прикрывала гладкую, эластичную кожу. Старые шорты кончались гораздо выше колен, а рукава старой рубашки – гораздо выше локтей. Расстегнутая от воротника до пояса, она выставляла напоказ крепкую грудную клетку.
– Ваше здоровье, – сказал Буллит.
Прежде чем пить, он поднес стакан к своему слегка курносому носу и вдохнул запах виски.
Его хорошо очерченные ноздри быстро расширялись и сжимались. Квадратная челюсть выдвигалась немного вперед, а вместе с ней и нижняя губа, сильная и яркая. Жесткие спутанные волосы торчали словно рыжий, почти красный кустарник над выпуклым лбом, над полными, крепкими щеками. Это было скорее даже не лицо, а маска или даже морда. Однако благодаря рельефности, выразительности, сосредоточенной одухотворенности оно обладало необыкновенной притягательностью.
– Сегодня утром у меня не было времени заняться вами, поэтому я прошу извинить меня, – сказал Буллит между двумя глотками виски. – Я уехал из дома еще до рассвета. Срочное было дело. Мне сообщили о двух каких-то подозрительных неграх, замеченных в самом глухом углу заповедника. Туда часто наведываются браконьеры… Понимаете, за бивни слонов по-прежнему дают хорошую цену, а за измельченный рог носорога, который считается возбуждающим средством, на Дальнем Востоке дают огромные деньги. Проклятые индийские торгаши, обосновавшиеся здесь, выступают в роли посредников. Ну а всегда ведь найдутся мерзавцы среди вакамба, кипсиги или других племен, которые своими отравленными стрелами норовят убить моих слонов и носорогов.
– Ну и как, застали на месте преступления? – спросил я.
– Нет, ложная тревога, – ответил Буллит. (Он с сожалением посмотрел на свой ужасный хлыст, который, возвратившись, бросил на стул.) – Негры там были, но только масаи.
В хрипловатом голосе Буллита мне послышалась своеобразная уважительная нотка, сквозившая буквально у всех англичан Кении, когда они упоминали в разговоре со мной это воинственное племя.
– Масаи, – продолжал Буллит, – ничего не продают и не покупают. Хотя они и черные, в них все-таки есть какое-то благородство.
Он коротко хохотнул своим хриплым смехом и добавил:
– Хотя, при всем их благородстве, пусть они лучше доказывают свою храбрость не на моих львах.
Есть люди, беседуя с которыми, не нужно тратить время на разного рода формулы вежливости и общие места, потому что они, отвергая условности, живут в своем собственном мире и сразу же приглашают туда войти и вас тоже. Я сказал Буллиту:
– Ваши львы, ваши носороги, ваши слоны… Вы говорите о них так, словно они являются вашим личным достоянием.
– Они принадлежат короне, – возразил Буллит. – А здесь представляю ее я.
– Но я не думаю, что здесь дело только в чувстве долга.
Буллит резко поставил свой наполовину полный стакан и принялся ходить по комнате. Он ходил большими шагами. И при этом его столь объемистое, высокое и тяжелое тело свободно скользило, не задевая ничего из мебели. И пол под его охотничьими сапогами не издавал ни малейшего звука. Пройдя взад-вперед раз и продолжая бесшумно мерить шагами комнату, он сказал:
– Расставшись с масаями, я потом еще два часа колесил по бруссе и рассыпал соль в тех местах, куда чаще всего наведываются животные. Они любят соль. Она укрепляет их. И тут вы тоже вправе сказать мне, что я даю ее им не из-за одного только чувства долга.
Теперь Буллит ходил еще быстрее своим выверенным, эластичным и бесшумным шагом по загроможденной мебелью гостиной.
– И земляные плотины, которые я строю, и канавы, которые роют по моему указанию, чтобы везде и в любое время года были водопои – это тоже не входит в круг моих обязанностей. И я безжалостно гоню прочь отсюда посетителей, когда они гудками своих машин нарушают покой зверей, лишают их ощущения лесного уюта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63