– Все они хотят быть реформаторами и считают своим долгом повсюду быть в оппозиции, но с производством в более высокие чины это проходит. С получением чина советника либерализму наступает конец, и асессор Винтерфельд, конечно, не составит исключения.
– Что касается его личных способностей, – продолжил Мозер, – то я совершенно разделяю ваше лестное мнение о нем, ваше превосходительство, но до моего слуха дошли такие сведения об асессоре, которые свидетельствуют о его чрезвычайной неблагонадежности. К сожалению, достоверно известно, что во время своего последнего отпуска он, будучи в Швейцарии, близко сошелся с демагогами и революционерами.
– Никогда не поверю, – решительно возразил барон. – Винтерфельд не из тех, кто бесцельно и бесполезно ставит на карту свою будущность. Да и вообще он достаточно уравновешен, чтобы ему могли быть опасны подобные искушения. Вероятно, тут что-то не так. Я сам займусь этим вопросом. Что же касается доклада, то я остаюсь при своем прежнем решении. Прошу позвать ко мне асессора.
Мозер вышел, и через несколько минут вошел Георг Винтерфельд. Он знал, что поручаемый ему доклад был для него отличием перед его сослуживцами, но это явное предпочтение не радовало его. Со спокойным вниманием он выслушал указания своего начальника, в совершенстве уяснил себе его краткие деловые указания, схватив на лету отдельные намеки, которые тот счел необходимым сделать при этом. Несколько метких замечаний молодого человека доказывали, что он вполне достоин возложенной на него задачи.
Равен, которому слишком часто приходилось сталкиваться с тупоумием и неспособностью своих чиновников, не мог не почувствовать, какое удовольствие – быть понятым с первого слова.
Через несколько минут с докладом было покончено, и Георг, собрав бумаги с пометками своего начальника, ожидал разрешения удалиться.
– Вот еще что, – сказал барон тем же спокойным, деловым тоном, которым говорил до сих пор. – Последний свой отпуск вы провели в Швейцарии?
– Точно так, ваше превосходительство.
– Говорят, вы завязали там некоторые знакомства, несовместимые с вашим положением чиновника.
Барон устремил на молодого чиновника свой проницательный взгляд, которого так боялись все его подчиненные, но тот нисколько не растерялся и спокойно ответил:
– Я посетил в Цюрихе своего университетского товарища и по его настоятельному, любезному приглашению остановился в доме его отца, который действительно политический эмигрант.
Равен нахмурился.
– Это неосторожность, которой я никак не ожидал от вас. Вы должны были понимать, что подобное посещение будет неизбежно замечено и покажется подозрительным.
– Это было дружеское посещение, не более того. Могу дать слово, что в нем не играли роли никакие политические мотивы. Простое знакомство, и только.
– Все равно следовало считаться со своим положением. Дружба с сыном политически скомпрометированного человека еще допустима, хотя и она может повредить вашей карьере; но отношений с его отцом и продолжительного пребывания в его доме необходимо во что бы то ни стало избегать… Как имя этого человека?
– Доктор Рудольф Бруннов!
Это имя твердо и ясно прозвучало в устах Георга, в свою очередь не спускавшего теперь пристального взора с лица начальника. Он видел, как тот слегка вздрогнул, заметно побледнел и крепко сжал губы, но это продолжалось всего секунду. К барону быстро вернулось само обладание, и он медленно повторил:
– Рудольф Бруннов… так?
– Разве вашему превосходительству известно это имя? – дерзнул спросить Георг и тотчас раскаялся в своей опрометчивости.
Их взгляды встретились, и взор барона буквально пронзил молодого человека, как будто проникая в сокровенные тайны его души. Этот взор выражал мрачную угрозу, предостерегая от малейшего шага в этом же направлении.
Георгу показалось, что он стоит на краю пропасти.
– Вы находитесь в тесной дружбе с сыном доктора Бруннова? – спросил барон. – А следовательно, и с его отцом?
– Я только что познакомился с доктором и, несмотря на некоторую его резкость и озлобленность, нахожу его человеком, достойным уважения; он вызывает у меня симпатию.
– Лучше будет, если вы умерите свою откровенность, – ледяным тоном перебил его Равен. – Вы – чиновник государства, раз навсегда отрекшегося от подобных личностей и беспощадно осудившего их. Вы не должны поддерживать близких отношений с тем, кто открыто называет себя врагом государства. Ваше положение обязывает вас избегать подобной дружбы. Примите это к сведению, господин асессор.
Георг молчал; он понял угрозу, скрывавшуюся под маской ледяного спокойствия. Она относилась не к чиновнику, а к свидетелю того прошлого, которое барон Равен, вероятно, считал давно погребенным и позабытым и которое теперь так неожиданно встало перед его взором.
Однако это лишь на мгновение поколебало хладнокровие барона, и когда он поднялся и движением руки отпустил молодого человека, вся его фигура выражала прежнюю неприступную гордость.
– Теперь вы предупреждены; случившееся пусть считается опрометчивостью, но будущее лежит на вашей ответственности.
Георг молча поклонился и вышел из кабинета начальника. Он понял, как прав был Бруннов, предостерегая его от демонической власти своего бывшего друга. Молодой человек считал себя вправе после тяжких разоблачений доктора презирать предателя друзей и убеждений, но с тех пор как вступил в зачарованный круг влияния могучей личности Равена, чувствовал, что ему это не удается. Презрение не выдерживало взгляда, повелительно требовавшего повиновения и почтения;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15