Он не задумывался над тем, что его постановления далеко не всегда были законны, и на все упреки в произволе и насилии отвечал непоколебимым «будет так!». Таким образом, он действительно усмирил недовольные правительством элементы. Город и провинция убедились, что не могут бороться с человеком, ставящим свою власть выше их прав, для открытого же восстания еще не пришло время. Поэтому все поневоле покорились, и губернатор, отлично исполнивший свою задачу, был осыпан милостями.
С тех пор прошло много лет. К деспотичному управлению барона мало-помалу привыкли, и он даже снискал себе уважение своих политических врагов. Он провел ряд экономических реформ, которых не могли не одобрить даже его противники. В экономической сфере Равен был настоящим благодетелем вверенной ему провинции, неутомимым тружеником там, где дело шло о проведении в жизнь общеполезных мероприятий! Он принимал горячее участие в развитии промышленности, земледелия, повышении благосостояния населения, и тем самым привлекал к себе многих, видевших в нем усердного защитника их интересов, так что число его приверженцев вскоре стало столь же велико, как и число врагов. Управление Равена было образцом порядка, неподкупности и строгой дисциплины, и его нововведения, сделанные с практической проницательностью, процветали повсюду.
Большое содержание и значительные личные средства позволяли губернатору жить на широкую ногу. Его покойный тесть был очень богатым человеком, и все его состояние перешло к двум дочерям – баронессе Равен и баронессе Гардер.
Брак барона был заключен по расчету, однако Равен никогда не забывал, что обязан этому браку блестящей карьерой, и его супруга ни разу не могла пожаловаться на недостаток внимания и уважения с его стороны. Баронесса была ограниченной женщиной и едва ли вообще могла внушить к себе любовь. Муж охотно исполнял все ее требования относительно светской жизни и роскошных туалетов, и таким образом между супругами никогда не намечалось разлада. Их бездетное супружество через семь лет закончилось смертью баронессы. Равен, к которому, согласно завещанию, перешло все состояние жены, не пожелал вступить в брак во второй раз. Этот гордец, с головой, вечно занятой честолюбивыми планами, был недоступен любви и семейным радостям и, вероятно, не женился бы и в первый раз, если бы женитьба не являлась ступенькой для его возвышения.
На следующее утро после приезда баронесса Гардер сидела с зятем в своей маленькой гостиной. Баронесса, несмотря на еще сохранившиеся следы былой красоты, уже совершенно увяла, и яркий дневной свет безжалостно обнаруживал правду сидевшему против нее барону.
– Не могу избавить нас, Матильда, от этого разговора, произнес барон, – хотя и отлично понимаю, как он мучительно тягостен для вас. Согласно вашему желанию, я занялся приведением в порядок дел барона. То был хаос, с которым я едва справился с помощью нашего адвоката. Теперь наконец все приведено в ясность. О результате я уже сообщал вам в Швейцарию.
Баронесса, прижав платок к глазам, взволнованно прошептала:
– Грустный результат!
– Но не неожиданный. К сожалению, нельзя было спасти даже ничтожную часть состояния. Я посоветовал вам на некоторое время уехать за границу, так как для вас было бы слишком унизительно присутствовать при продаже вашего особняка и всего имущества в столице. Каше отсутствие давало возможность истолковать все это скорее добровольным решением, чем необходимостью, и я позаботился о том, чтобы никто в свете не узнал истинного положения дел. Во всяком случае, честь имени, которое носите вы и Габриэль, сохранена, и ни один из кредиторов не прибьет его к позорному столбу.
– Я знаю, какое вы проявили самопожертвование, – сказала баронесса. – Мой поверенный писал мне обо всем… Благодарю вас!
В искреннем порыве она протянула ему руку, но барон отклонил ее таким ледяным движением, что теплое чувство разом остыло.
– Я сделал только то, к чему меня обязывало уважение к памяти моего тестя; его дочь и внучка при любых обстоятельствах могут рассчитывать на мою защиту, и я во что бы то ни стало должен сохранить чистоту вашего имени. Только ради этого я принес свою жертву. Здесь ни при чем нежные чувства, да они и не имели оснований, потому что покойный барон и я отнюдь не были друзьями.
– Я всегда сожалела об этом, – стала уверять баронесса. – В последние годы своей жизни мой муж тщетно искал сближения – вы были недоступны. Он не мог дать большего доказательства своего уважения и глубокого доверия к вам, как передав в ваши руки самое дорогое для него на свете. На своем смертном одре он назначил вас опекуном Габриэли.
– Иными словами, после того как был разорен, он предоставил заботы о жене и ребенке мне, которому при жизни вредил при всяком удобном случае. Я прекрасно сознаю, как высоко должен ценить это доказательство его доверия!
– Арно, вы не знаете, как жестоки ваши слова! Неужели вы не пощадите чувств удрученной горем вдовы?
Вместо ответа взгляд барона скользнул по элегантному серому шелковому платью баронессы. Ровно в годовщину своего вдовства она сняла траур, так как знала, что черный цвет не идет ей. Нескрываемая насмешка во взгляде зятя вызвала на лице баронессы легкий румянец не то досады, не то смущения.
– Лишь теперь я начинаю оправляться от страшной катастрофы, – продолжала она. – Если бы вы знали, какие заботы и унижения предшествовали ей, какие потери обрушивались на нас со всех сторон! Это было ужасно!
Саркастическая усмешка появилась на губах барона. Он отлично знал, что все потери барона совершались за игорным столом, а все заботы его супруги состояли в том, чтобы затмить всех дам столицы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15