– Обязательно.
Я отошел на несколько шагов. Детектив окликнул меня по имени.
– Послушайте, – сказал он. – Может случиться, что вы не застанете меня в отеле.
– Подождать вас?
– Нет. Тогда вы идите на место, где я буду вас ждать. Конечно, если меня не будет в отеле.
– А куда?
Асбьёрн Краг указал пальцем в сторону моря.
– Вы видите ту большую группу деревьев внизу?
– Вы сможете меня там найти. Но сначала должны зайти в отель-пансион.
– Это там, где начинается горная тропа? – уточнил я.
– Да, – ответил детектив.
Он кивнул на прощанье и удалился широким шагом. Я стоял и смотрел ему вслед. Потом побрел по лугу фиолетового клевера, который отделял отель от дороги. Поднялся на веранду и с шумом открыл стеклянную дверь. Услышал громкие безмятежные голоса из глубины салона.
Знойный день догорал. Я лежал праздно в качающемся кресле в моем домике и чувствовал, как уплывает время. Долгое время скрип кресла был единственным звуком, который я слышал. Потом поднялся ветер, налетел со всех сторон на мой домик, ворвался в комнату через открытое окно. Зной пропитал мои бумаги, и они сделались горячими и твердыми, будто высохли на кафельной печи. Я сидел, повернув лицо к окну, смотрел на море, синева которого заливала раму окна. Зеленая густая листва и синева моря создавали чудесную красочную картину. Время от времени листья шевелились под тяжестью севшего на них жука или стрекозы, время от времени между листьями мелькал белый парус лодки, плывущей по морю. Доносились голоса, щебетанье детей, барахтающихся в песке, играющих с металлической банкой. В воздухе летали блестящие синие мухи и, будто жужжащие пули, садились на стену домика.
В комнате стало невыносимо душно и жарко. Я вышел из дома и растянулся на траве, заложив руки за голову. Я смотрел в небо, пробовал обнять взглядом небесный свод. Подумал: глазам, которые смогли бы разом охватить все это необъятное небо в его непревзойденной красоте, открылась бы вечность. Легкие белые облака проплывали мимо солнечного шара, как кольца дыма от горящей папиросы. У горизонта громоздилась целая армия, трепеща белыми покрывалами. Но вот и трепетание исчезло. Движение на небе замерло, облака повисли совершенно неподвижно, отдыхая в воздухе. А над всем этим распростерлась голубая бесконечность, которая уходила куда-то далеко вверх, куда никогда не воспрянет человеческий дух. Какой же могучий свод над землей! И как все остальное, вся земля, убого, мрачно, несовершенно… На земле все тянется, растет вверх, а на самой вершине горы стоит сосна с ободранным стволом, погрузив свою верхушку в свет.
Я понимал, что это один из последних дней торжества лета. Когда солнечная колесница скатится с горизонта, настанут сумерки. Ночи уже стали холоднее, а в темноте уже затаилась осень со своими длинными холодными щупальцами. Когда чувствуется, что лето уходит, возникает непреодолимое ощущение, что оно никогда не вернется и полная горсть последних дней лета исчерпана… Когда тени достигли моей комнаты, когда листья зашелестели на вечернем ветру и море стало серым, меня внезапно охватила глубокая грусть. В моем сердце что-то задрожало, и мной овладело предчувствие перемен в жизни.
Очень медленно шло время до семи вечера. Потом я закрыл окно, кровавые отливы в стеклах привели меня в удивление. Это отражался закат солнца. Заходящее солнце тянуло вслед за собой к морю целый веер ржавых туч. Этот зловещий цвет осени разливался в воздухе, рассеивался и проникал через окно в мою комнату. Пальцами я коснулся оконного стекла и снова с удивлением увидел, что и пальцы стали кровавого цвета.
Опускались сумерки. Темнота медленно подкрадывалась, занимала углы, густела, захватывала все пространство. Золоченая рамка картины на стене какое-то время мерцала в слабом свете, падающем из окна, а круглый циферблат Часов напоминал распухший глаз, неподвижно взирающий на комнату. В начале десятого исчезли последние отблески дня, в комнате стало совершенно темно, только у окна подрагивала седая мгла, которая становилась все более серой, все больше сгущалась. Последний час я сидел и думал над тем, что делать. Я знал, что ночью произойдет что-то решительное, и отчетливо ощущал, что это мои последние сутки здесь. Во всяком случае, с меня вполне достаточно встрясок и нервных потрясений.
Теперь я уже не боялся. Ничуть. Не боялся лица с ужасными губами и белым, как мел, лбом, как и остального, связанного с ними.
Я собирался заняться деятельностью, которая могла показаться странной, но которая вполне объяснялась последующими событиями.
Я покинул домик в половине десятого. Хотел набросить на себя весенний плащ, но тут же отложил его в сторону. Вместо этого застегнул на все пуговицы пиджак. Плащ сковывал бы мои движения, а мне этого не хотелось.
Перед уходом я заполнил патронами барабан револьвера и положил его в правый карман, чтобы иметь под рукой. Однако, когда я заметил, что карман оттопыривается и может вызвать подозрения, переложил револьвер во внутренний карман. Здесь он никому не бросался в глаза.
Я уже отошел на несколько метров от дома, когда кое-что вспомнил. Я вернулся, чтобы взглянуть на бумаги, лежащие на столе. Они показались мне слишком аккуратно разложенными, слишком большой порядок был на письменном столе. Немного разбросал их, дописал несколько строчек в одной статье, над которой работал в последнее время. Теперь создавалось впечатление, что хозяин внезапно встал из-за письменного стола и оставил комнату.
Наконец, я отправился в дорогу. По пути посмотрел на часы, потому что хотел быть точным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47