У меня ее рост, да и фигурой я в нее.
– Куда ты поедешь?
– В Йоркшир. Поищу кого-нибудь из маминой родни. Вроде у меня там должен кто-то быть, но я в этом не уверена.
– А они тебя не прогонят?
– Могут.
– И что ты тогда будешь делать?
– Голодать.
Томазина и в самом деле не знала, что будет делать. У женщины без денег и без родни нет выбора.
– Не может быть, чтобы твои родственники тебя прогнали!
Поглаживая бархатный рукав, Томазина ответила не сразу:
– Моя мама долго не зналась со своей родней, – сказала она. – Она из благородных, но убежала с мужчиной ниже ее по положению, и отец лишил ее наследства.
Джоанна молитвенно сложила руки.
– Убежала! Ой, как здорово! Про это поют в песнях.
– Совсем не здорово. Она поступила глупо. Мой отец был солдатом и ушел от нее до того, как я родилась. Больше она его не видела. Если бы нас не приютили мамины друзья, нам бы негде было жить.
– Он ограбил твою мать?
Томазина пожала плечами.
– Он просто больше не вернулся. Война ему нравилась больше, чем мирная жизнь. Он погиб, когда я была еще совсем маленькой.
Джоанна задумалась.
– Родители должны были простить твою мать и принять ее и тебя обратно.
– Она их ни разу не видела после того, как сбежала.
Томазина подумала, что в этом виноваты не только родители ее матери, но и сама мать. Она вспомнила, с какой насмешкой Лавиния говорила о Дарсисах из Либурна. Она их совсем не любила.
– Наверняка они примут тебя с распростертыми объятиями, как отец из притчи про блудного сына. Наверное, они теперь жалеют, что прогнали твою мать.
У Томазины были сомнения на сей счет. Она подняла с пола накидку с меховой отделкой и с силой встряхнула ее, словно вымещая на ней свои чувства. Скорее всего, родня захлопнет дверь перед ее носом. Томазина еще раз встряхнула накидку, и из кармана выпал сложенный листок бумаги.
– Ой, письмо! – воскликнула Джоанна.
Она подняла его и подала Томазине вверх тормашками, потому что не умела читать, но Томазина разглядела на нем имя Лавинии.
– Странно, – пробормотала она.
Томазина не могла вспомнить ни о каком письме, так как письма были большой редкостью и будоражили весь дом. Лавиния умела читать, писать и считать и всему этому обучила свою дочь, что тоже было большой редкостью.
Сначала Томазина взглянула на дату и удивилась еще больше, потому что Лавиния получила письмо всего несколько месяцев назад. Потом она посмотрела на подпись – и у нее глаза полезли на лоб.
– Томазина, ты что?!
– Неужели? – Томазина забыла, что она не одна в комнате. Неужели ее мать не бредила перед смертью? – Фрэнси. Фрэнси Раундли.
– А кто она?
Джоанна дергала Томазину за рукав, стараясь привлечь к себе ее внимание.
Томазина с трудом подбирала слова, рассказывая о том, о чем она и не вспоминала много лет:
– Мама стала ее гувернанткой, когда я была совсем крошкой, а Фрэнси тогда было лет десять, и у нее совсем недавно умерла мать.
Она замолчала и наморщила лоб. Она всегда думала, что миссис Блэкберн по старой дружбе взяла Лавинию к себе, и только теперь до нее дошло, что тогда ее уже не было в живых.
– Мы были там почти членами семьи, – продолжала она, заметив нетерпение девочки. – Даже когда Фрэнси в пятнадцать лет вышла замуж за Филиппа Раундли, мы не уехали из Кэтшолма. Это главное владение семьи Блэкбернов.
Томазине стало на мгновение стыдно, когда она вспомнила подробности этого замужества. Когда-то она мучительно ревновала Лавинию к Фрэнси. Фрэнси не заслуживала плохого отношения. Она потеряла мать, когда была совсем девочкой, потом, не прожив с ней и года, умер ее муж. Она вернулась в Кэтшолм и родила двух девочек, из которых выжила только одна.
– Странное у тебя лицо, Томазина.
– Последнее, что мне сказала мама: «Помоги своей сестре».
– Но у тебя нет сестры!
– Иногда Фрэнси звала меня младшей сестренкой. Наверное, мама имела в виду Фрэнси. Другого я просто не могу ничего придумать. Наверное, она хотела, чтобы я возвратилась в Кэтшолм.
Последние слова Лавинии застряли в мозгу Томазины и мучили ее как разболевшийся зуб. Но почему же теперь-то она не вздохнет с облегчением? Она нашла им вполне разумное объяснение, а сомнения почему-то не исчезали… Томазина развернула письмо и попыталась разгладить его на полу.
– А где Кэтшолм?
– На севере. Графство Ланкастер. – Она не отрывала глаз от письма. – Джон Блэкберн умер в прошлом году. И скоро свадьба Констанс Раундли, дочери Фрэнси, с Ричардом Лэтамом. Она сообщила маме о помолвке.
– Ну, значит, все твои беды позади! Ты поедешь в Ланкастер вместо Йоркшира, и тебе, конечно, будут рады в Кэтшолме. Ты была маленькая, когда уехала оттуда?
Томазина покачала головой.
– Твоих лет.
Она сложила письмо и похлопала им по подбородку, не понимая, почему ей так не хочется возвращаться в родные края.
– Тогда ты должна их всех помнить.
Как раз и нет! У Томазины сохранились очень смутные воспоминания о жизни в Кэтшолме, и к тому же безрадостные. Она даже не могла вспомнить, почему обезножела ее мать.
Имя Ричарда Лэтама показалось ей знакомым, но представить его себе она, как ни старалась, не сумела. На память приходили отдельные фрагменты той жизни, когда она была с Лавинией или с Фрэнси. Все остальные обитатели Кэтшолма оставались в тумане, кроме одного.
– Я помню Ника, – сказала она.
Правильно, Ник Кэрриер, сын управляющего. Он был всегда добр к ней. Если Фрэнси иногда снисходила до роли старшей сестры, то Ник с удовольствием играл роль старшего брата.
Джоанна подалась вперед, ожидая новых подробностей, но Томазина, отвлеченная одним ярким воспоминанием, ничего не замечала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11