Патрик невесело хмыкнул. Должно быть, холод отнял у него разум. Мальчик? Улисс был взрослым мужчиной, красивым сильным мужчиной со здоровыми инстинктами, блестящим умом и благородным сердцем. Он должен был бы гордиться сыном. Он и гордился им. Только у Патрика не было случая сказать ему об этом.
Гордость, ложная, глупая гордость! Пришел час расплаты за этот смертный грех.
Он ведь сам предупреждал своих работников не выезжать поодиночке, пока снег не сойдет. Он знал, где таится опасность, и сам нарушил свои предписания. Он был так уверен в себе и своих возможностях, так чертовски горд…
Нет, так чертовски глуп… И ему было холодно.
«Прими меня, Господи, прими в свое царство старого дурака, возьми меня к моей Илке!» Никогда в жизни он ни о чем не просил Предвечного, но сейчас готов был на коленях молить о ниспослании ему скорейшей смерти. Он нетерпеливо ждал, надеясь услышать звук фанфар или хор ангелов, но слышал только вой ветра среди деревьев. Именно этот ветер и доконал его.
Новый порыв, возникший непонятно откуда, сорвал с Патрика шляпу, а его старый конь не мог за ней угнаться. Потеря невелика, подумал он тогда, забыв о том, что старый, потрепанный стетсон с большими полями защищает его глаза от солнца. Это был первый из многочисленных просчетов, приведших к столь печальному концу.
Два часа спустя он потерял лошадь, когда она ступила в нору суслика, невидимую под снегом. Большинство лошадей пытаются подняться, когда у них сломана нога. Его же лошадь лежала и жалобно ржала, будто хотела сказать: «Помоги мне». Он выстрелил ей в голову, избавив от мучений, и тогда еще у него не возникло ощущения беспокойства.
День был прекрасный, как обычно и бывает, когда проходит циклон. Солнце сверкало, и его свет, отраженный снегом, слепил сетчатку глаз, будто выжигал на них огненное клеймо. Даже с закрытыми глазами Патрик видел этот блеск.
И даже тогда у него не хватило ума побеспокоиться. Неумолимое неослабевающее сверкание только раздражало его, но не более. В конце концов он ведь знал дорогу на ранчо так же хорошо, как путь из своей спальни в ванную. Он говорил себе, что может добраться домой с закрытыми глазами.
Немного позже глаза начали слезиться. Думая, что в них что-то попало, он начал их изо всех сил тереть. Еще одна ошибка! Слезы потекли сильнее из раздраженных глаз. Он все моргал и моргал, радуясь тому, что никто не видит его в этот момент.
Он все продолжал идти, стараясь ладонью защитить глаза от неумолимого света. Несмотря на все усилия, Патрик видел все хуже, все сливалось перед глазами в мутные пятна, он даже не мог разглядеть циферблата своих часов. Зная, что ранчо не может находиться дальше чем в двух милях, он считал, что у него есть надежда благополучно добраться домой.
Это было величайшей ошибкой и непростительной самонадеянностью. К тому же времени, когда он признал, что оказался в беде, он был уже почти слеп и совершенно потерял направление.
Но даже теперь, с закрытыми глазами, он чувствовал страшное жжение. Он давно уже выплакал все слезы и не мог облегчить ими боль. Он набрал в обе ладони снегу и прижал их к лицу. Жжение ослабло. Может быть, ему удастся умереть без особых мучений? Но прежде всего он должен заставить себя унять дрожь. Вдруг он вспомнил, что читал о том, как эскимосы строят хижины из снега, и начал, вытянув руки, подгребать снег к собственному телу. Если он ляжет, ему удастся полностью зарыться в снег. Только ему бы не хотелось, чтобы кто-нибудь нашел его в этой позе. И если считать это за очередной пример обуявшей его гордости, то, видно, так было суждено.
Во всяком случае, все равно скоро он примет горизонтальное положение и окажется лежащим на спине. Он уснет своим последним долгим сном рядом с Илке. Эта мысль успокоила его… и вдруг он почувствовал, что Илке рядом. Это утешило его еще больше. Она была в струящемся длинном белом одеянии, а плечи ее украшала пара прелестных крылышек.
Патрик всегда считал, что люди преувеличивают, когда рассказывают захватывающую историю. Теперь он знал, что люди говорили правду. При виде Илке у него перехватило дыхание.
– Я знал, что из тебя получится самый прекрасный ангел, какого когда-либо видел Господь! – воскликнул он, встречая ее улыбкой.
Но она ему не улыбнулась. Ее крылышки взволнованно затрепетали.
– О, Патрик, ты не должен здесь находиться.
– Но это же смешно! Я хочу быть здесь. Я здесь счастлив. Я хочу быть с тобой.
Крылышки затрепетали еще сильнее.
– Не бранись, – пожурила она его, как и прежде. Ему было не важно, что говорит Илке. Видеть ее уже было счастьем, и Патрику казалось, что сердце его сейчас разорвется от радости.
– Это рай? – спросил он, удивляясь, почему не видит пушистых белых облаков.
– Не совсем.
– Но ведь это не может быть адом – иначе тебя бы здесь не было. – Патрика охватил ужас, когда он увидел, что его окружает безликое пустое пространство. – Значит, чистилище?
– Конечно же, нет! – с чувством воскликнула Илке. В ее глазах появилось нечто воинственное, и Патрик ясно понял, что должен выражаться поделикатнее.
– Тогда почему я не могу остаться с тобой? Я мечтаю о паре таких же крылышек для себя. А ты можешь летать?
Илке смотрела на него так, будто он был капризным и непослушным ребенком, а не взрослым мужчиной.
– Не уходи от разговора. Я сказала, что твое время еще не пришло. Если бы ты сегодня не ушел один, ты не оказался бы в таком ужасном положении. Но со дня моей смерти ты сделал много вещей, каких не должен был делать. Тебе нужен был ангел-хранитель, и я вызвалась им стать.
– Ты сердишься, потому что я попросил Шарлотту остаться на ранчо?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110