Пройдя треть пути, курица развернулась, подошла к забору, быстро нашла дырку и неспешно покинула участок. Я оторопел. Меня захлестнула волна радости, и в голове пронеслось: «Получилось! Оказывается, третий ЯСный работает!»
Вдруг за забором я услышал возбужденное кукареканье и хлопанье крыльев.
Выглянув за калитку, я увидел драку двух петухов. Один был здоровенный матерый петушище, а другой — худенький молоденький петушок. Я стал повторять ФИРАНУЖ. Внезапно, юный петушок резко отскочил от своего более искушенного противника, который оторопело стоял, не соображая, что произошло. Петухи с достоинством разошлись. Проходящий мимо капитан милиции заметил, что драчуны разбежались, увидев его милицейскую форму, но я-то знал, в чем дело.
* * *
В приподнятом настроении я принялся за огородные дела. Вечером, направляясь к железнодорожной платформе, я увидел пробирающегося вдоль дороги кота: «Дай поговорю и с ним». Правда, без танца и не произнося его имени вслух, дабы не привлекать внимания. Я назвал его МИЧУЗЕН. Едва я начал повторять это имя, как кот резко остановился, обескураженный, принюхался, а затем неторопливо направился в мою сторону. Метрах в трех от меня он сел под дерево и, поглядывая то на меня, то на солнышко, стал умываться. Кот упоенно вылизывал поднятую правую переднюю лапу, напоминая маленького человечка, помахивающего мне рукой. Поведение кота развеяло мои последние сомнения, что эпизод с курицей мог быть случайностью.
ГРАФ НА ЛЕДЯНОМ ОСТРОВЕ
Однажды, теплым апрельским вечером, я, обнаружив пепел на подлокотнике кресла, припер тринадцатилетнего сына к стенке, и тот признался, что курит. С улицы донеслась песня: «Видно, не судьба, видно, не судьба, видно, нет любви, видно, нет любви, видно, надо мной, видно, надо мной, посмеялся ты, посмеялся ты…» Я посчитал ее сигналом просвета и, напевая нехитрые слова, отправился на прогулку.
* * *
Весна в этом году явно запаздывала. В начале апреля, за один день, в Москве выпало столько снега, что казалось, он будет таять до самого лета.
Когда я в середине апреля поехал к своей маме, чтобы поздравить ее с днем рождения, было пять градусов мороза. Такого я припомнить не мог. Дело поправил двухдневный дождь, неожиданно размывший почти весь снег. Но тепла не было, а ночью мороз сковывал льдом многочисленные лужи.
Весна, как капризная барышня, не переставала удивлять — в последнюю неделю апреля установилась теплая погода, и повеселевший народ переоделся в кожаные или джинсовые куртки, кофты, а молодежь щеголяла в майках с красочными рисунками и надписями на английском.
Вечерами соскучившиеся по теплу люди выползали для моциона в близлежащий парк. По асфальтированным парковым дорожкам энергичные подростки носились на роликах, велосипедах, скейтбордах, мотоциклах и мопедах. Какофония звуков состояла из собачьего лая, детских криков, птичьего пения, вперемежку с пьяными песнями.
Я вышел в джинсах и футболке, а был довольно сильный ветер, и я даже несколько мгновений раздумывал: не вернуться ли за курткой? Но, увидев двух ухоженных пуделей из нашего подъезда, похожих на овечек в миниатюре, твердо направился к парку. На ходу я делал упражнение «сновидение наяву», представляя, что сплю, а любой сигнал с внешнего экрана причудливым образом трансформировался в персонаж сна, в образ на внутреннем экране.
Я «проснулся», только подойдя к оживленному двухрядному шоссе перед парком, одну сторону которого стеной перекрывала длиннющая, с километр, пробка, а по другой на бешеной скорости непрерывным потоком мчались железные кони. Подобный затор на этой дороге — редкость. После нескольких ВМВ мой взгляд уперся в старое здание ГАИ, радовавшее глаз зашпаклеванными, свежевыкрашенными в белый цвет стенами. Я двинулся к ближайшему светофору, находящемуся в трехстах метрах, мысленно шпаклюя и закрашивая стены.
Перейдя дорогу возле светофора, я оказался около большого, закованного в бетонные плиты пруда. В былые времена на этом пруду находилась лодочная станция, и я, мальчишкой, несколько раз попробовал себя в романтической роли матроса, с трудом управляясь с тяжелыми веслами. На северном берегу пруда раскинулась обширная усадьба графа Шереметьева, ныне превращенная в музей и огороженная внушительным железным забором с остроконечными пиками.
Раньше ограды не было, и я любил гонять на велике по аллеям старинного парка, колеся вокруг скульптуры обнаженной Венеры, проезжая мимо Голландского домика или Оранжереи. Я частенько заходил во дворец, чтобы полюбоваться диковинными вещами. Мне нравилось надевать поверх ботинок войлочные тапочки, примерно сорок восьмого размера, и мягко скользить в них по навощенному паркету. Особенно запомнился резной стол, на поверхности которого из разных пород дерева был составлен подробнейший план усадьбы с прудом и всеми постройками.
Примечательно, что роскошный дворец и высокую часовню совсем недавно выкрасили в нежно-розовый цвет.
Мой прогулочный маршрут пролегал вдоль южного берега пруда. Прямо на бетонной плите сидел мальчишка в очках, лет десяти, которого компания пацанов и девчонок подзадоривала искупаться. Очкарик снял ботинки, закатал джинсы и под восторженные крики зрителей опустил голые ноги в ледяную воду. «Зарывается», — подумал я и переименовал смельчака через внутренний экран: «Я восьмерка, которая цепляется за ухабистый тпрун».
Вскоре я достиг узкого протяженного канала, впадающего в пруд как раз напротив дворца. В отличие от пруда, полностью освободившегося ото льда, почти весь канал был покрыт серым ноздреватым льдом, и только по краям виднелась кромка воды шириной около двух метров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61