— торчащая из груди мертвеца. Хёльв бормотал чтото себе под нос, вздрагивал, ежился, пытался перед кемто оправдаться, но никто его не слушал. Горланя развеселую похабную песенку, Мохнатые Тараканы двигались вперед.
Против ожиданий Хёльва, их совсем не расстроило то, что в замке колдуна не оказалось богатой добычи. Разбойники выслушали его вполуха, ктото пожал плечами, ктото махнул рукой. В другое время юношу очень заинтересовали бы причины такого равнодушия, но сейчас он мог думать только об одном.
Он нервно поглаживал лук, сжимал пальцы в кулак,кусал кусал губы. В голове тяжело бухало. Услышав шаги догонявшего его Лукавого Финика, Хёльв вздохнул — одновременно раздраженно и с облегчением.
— Мне надоела твоя кислая физиономия, — безапелляционно заявил Финик.
Юноша смерил разбойника яростным взглядом:
— Заметь, я иду впереди тебя, следовательно, ты никак не можешь видеть моей столь приевшейся тебе рожи.
— О! Даже твой затылок выражает беспросветное уныние. Долго ты еще собираешьел дуться?
— Я не дуюсь.
— А что же ты?
— Я размышляю. — Хёльв неприветливо покосился на разбойника.
— Надо же… И о чем, позволь полюбопытствовать?
— Не позволю. Ты хороший человек, Финик, но, видишь ли, бывают такие моменты в жизни, когда хочется побыть одному, взвесить на весах совести свои поступки, решить как жить дальше. Впрочем, я не уверен, что ты способен это понять.
Финик поправил повязку на глазу:
— Нет, вы только послушайте этого юного философа. Не хочешь говорить — не надо. Все твои нехитрые думы и без того написаны у тебя на лбу крупными красными буквами. Вчера ты впервые убил человека, и это тебя страшно тревожит. Ты судорожно пытаешься осознать этот невероятный факт и подобрать под него соответствующее мироощущение.
Хёльв скрипнул зубами и снова уставился себе под ноги.
— Не вижу в этом ничего смешного.
— А кто смеется? Никто и не смеется. Я серьезен, как фазан на вертеле.
— Еще вчера этот человек был жив! Мог смотреть на звезды, петь, смеяться. А я его лишил всего этого.
— И что? Хорошо, предположим, что ты промахнулся и ушел своей дорогой. Кто может знать, что ждало бы старого колдуна дальше? А вдруг твоя стрела спасла его от долгой и мучительной болезни? Или от пыток?
— Скорее от спокойной и счастливой жизни, — язвительно заметил Хёльв. — Что еще могло ждать уверенного в своем могуществе колдуна?
— Мой милый наивный мальчик, в нашем мире колдун, имевший глупость насолить высокопоставленному вельможе, может быть уверен только в одном: рано или поздно его убьют. И хорошо, если он отделается легкой и приятной смертью вроде отсечения головы. — Финик сунул в зубы длинную сухую травинку. — Гораздо более вероятно, что он попадет в лапы к палачампрофессионалам или к своим же собратьям — волшебникам. Уж этито умельцы никого не оставят равнодушным к своему искусству.
Хёльв побледнел, но позиций не сдал.
— Это всего лишь возможность. Вероятность. Он мог и ускользнуть.
— Ну конечно же мог. Яйца тоже могут взбунтоваться и отказаться прыгать на раскаленную сковороду. Могут зажарить в печке кухарку и выпорхнуть в окошко, обернувшись вольными птахами. Однако почемуто чаще они оборачиваются яичницей, — ответил Финик, но Хёльв его не слушал.
— Убийство — это чудовищно, — простонал он, едва не плача. — Быть пронзенным стрелой в собственном доме! Что может быть ужаснее?! Как только боги терпят такие злодейства?
Загорелое жизнерадостное лицо Финика страшно перекосилось.
— Эээ, братец, ты, я вижу, из тех людей, которых особо трогают драматические, театральные кончины? О да. Зарезанные заложники, жертвы магических ритуалов, казненные повстанцы — все это так распаляет воображение! Так рождает общую скорбь или праведный гнев… К оружию! На тиранов! Запретить опасное волшебство! Защитим наших детей! — Финик яростно потрясал кулаками, изображая возбужденную толпу. — Им доподлинно известно число погибших во время Саунесского Эксперимента. Но никто, никто из этих милых людей никогда не задумывался о том, сколько человек ежедневно умирает от банального свистящего поноса или зудовки. Еще бы, ведь это так обыденно и неинтересно… Хёльв перевел дыхание. Его глаза блестели.
— Ты страшный человек. Мерзкий циничный тип. Тебя хоть чемто прошибить можно?
— Меня? Да запросто. Хорошим копьем, например. — Разбойник резко развернулся на месте и стал продираться через кусты в сторону узловатого старого клена, — Глядика. Тут чтото есть.
Проглотив вертевшуюся на языке колкость, Хёльв последовал за ним, по щиколотку утопая в шуршащих листьях. У самого подножия клена они образовывали большую мягкую кучу, сияющую всеми оттенками рыжего цвета; в глубине кучи виднелся длинный матерчатый тюк. Финик осторожно сгреб с находки слой листьев и удивленно присвистнул:
— Ого! Ну и дела…
Тюк оказался высоким человекоподобным существом неопределенного возраста и пола. Длинные темные волосы почти полностью скрывали его лицо, оставляя на виду лишь слегка зеленоватую щеку. Хёльв содрогнулся:
— Кто это?
— Эльф. Типичнейший мертвый эльф. — Разбойник пнул худощавое тело ногой. — Очень кстати. Вспомни наш с тобой разговор. Этому счастливчику были уготованы тысячелетия. И что же? Разве это его спасло? Нет! Он лежит тут всеми покинутый, в виде хладного трупа. Скоро его плоть начнет разлагаться, и вездесущие муравьи…
Мертвый эльф пошевелился и открыл левый глаз. Глаз был красноватый, припухший и очень живой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16