Как-то раз Петр, не приложив к щеке ружья и не прицеливаясь, поскольку было некогда, слепым выстрелом сбоку уложил длинноухого зайца, нежданно-негаданно выскочившего из чащи, на что Иоганн, тощий красавец с баками, заметил, высказав нечто ошеломляющее:— Ну и везет вам, юноша, вам только стрелять да стрелять, — произнес он. — А почему бы и нет, ведь ружье-то заколдованное.Петр поднял брови, выражая свое удивление.— Ну да, ваш отец его и заколдовал, — настаивал Иоганн. — Я сам по повелению господина графа носил ружье к вашему отцу в мастерскую.Петр хотел было наказать Иоганна за бабьи сплетни, но припомнил, что отец его действительно занимался подобными сделками. При этой мысли сердце его заныло в тоске по чему-то давно минувшему и безвозвратно утраченному.— Когда вы к нему приходили, у него на голове была маленькая черная шапочка?Иоганн поклонился.— Если мне не изменяет память, что-то похожее у него, кажется, было.— И черный бархатный плащ?— Помнится, и черный бархатный плащ тоже был.— И в мастерской пахло серой и дымом?— На это, извините, я бы не стал обращать внимания, — сказал Иоганн. — Я бы считал это неблагородным и бестактным.Они приблизились к городу Вене, и тут с неба повалила грязная кашеобразная мгла, навстречу которой из ядовитых болот, омутов и топей, в те годы покрывавших этот край, поднялись испарения, столь же густые, темные и кашеобразные, так что не стало видно ничего, кроме блуждающих огоньков, манивших путника сойти с дороги и ступить туда, откуда нет возврата, ибо почвы эти бесцеремонно засасывают наездника вместе с конем. Столь прискорбная, можно сказать, чудовищная судьба постигла Маттео, бородатого швейцара из Таранто; возможно, — никто не заметил, как это случилось, — он решил проехать напрямик или попытался спасти веселую собачку Барукко, которая коротко взвизгнула откуда-то из облака тумана, и сам уже больше не увидел белого света, только из страшной мертвенной тишины, нарушаемой лишь шумом крыл невидимых водяных птиц, внезапно послышался его крик о помощи, произнесенный на никому не понятном тарантском наречии, но смысл которого, принимая во внимание отчаянность воплей, ни от кого не укрылся; конь Маттео вторил этому воплю тоскливым смертным ржанием. Ржание это, оборванное недолгим бульканьем, смолкло раньше: вскоре сменились прерывистым бульканьем и тарантские вопли тонущего; и снова стало тихо, только хлопали крылья, доносилось издали одинокое карканье, да блуждающие светлячки, подобные приветливому огоньку в фонарях, трепетали и звали назойливо: иди к нам, иди, мы поступим с тобой, как и с тарантцем, то-то будет весело.Оцепенев от ужаса, кавалькада замерла на месте, чтобы переждать, когда рассеется туман; наконец он рассеялся, и тут обнаружилось, что смерть Маттео весьма неблагоприятно изменила настроение оливреенных лакеев; слуги, которых после своего освобождения из Српно Петр встретил на бенешовской дороге и которые прежде послушно охраняли графскую повозку, держались теперь в отдаленье, сгрудившись вокруг Иоганна, который, как оказалось, у них верховодил. Когда Джованни отдал приказ продолжать путь, слуги сперва и бровью не повели, а возница, которому было доверено управление каретой, подошел к пристяжной только после того, как Иоганн согласно кивнул ему головой.До сих пор Джованни с Петром держались во главе процессии, но теперь, не сговариваясь, ехали чуть ли не последними, позади слуг, не спуская глаз с молодцов в красных ливреях. Стоило кому-нибудь из слуг приостановиться или обернуться, как они тут же хватались за пистолеты.Лишь часа через два медленной езды топи сменились всхолмленной местностью, полями и лугами, забегающими в леса.Юноши вздохнули с облегчением, им показалось даже, что и красные спины, маячившие впереди, тоже расслабились; если слуги и на самом деле замышляли какую-нибудь пакость, то, по-видимому, пока предоставлялась возможность, не нашли в себе достаточно отваги, а теперь, снова почувствовав под ногами надежную твердую почву, были рады, что дьявольское искушение миновало.— Когда доберемся до Вены, их придется прогнать, — прошептал Петр на ухо Джованни. — Сколько платил им твой отец?— Не знаю, — смутился Джованни.— А сколько у тебя осталось денег?— Я нищий.— А как же ты намерен продолжать путь дальше?— Падре, если я вправе судить его светлую память, допустил ту ошибку, что не разговаривал со мной о своих финансовых делах, — ответил сокрушенный Джованни. — А в дорогу — по соображениям безопасности — падре никогда не брал много денег. Я помню, шесть лет назад, когда мы ехали в Чехию, он останавливался у разных банков, и там ему всегда платили столько, сколько он требовал. Не знаю, как он это устраивал, но у меня тогда сложилось впечатление, будто люди понапрасну добиваются денег, — ведь стоит только обратиться к ближайшему банкиру, как он тебе даст все, что ты пожелаешь.— Впечатление несколько ошибочное, — заметил Петр. — Вероятно, у твоего отца имелись аккредитивы этих банкиров. Где эти аккредитивы?— Понятия не имею, — удивился Джованни. — У него с собой был мешочек дукатов, но бумаг — никаких.— А в седле у него ничего не было?— Не знаю, — пожал плечами Джованни.— А где седло?Джованни, вспыхнув по самые уши, наклонил голову.— Так где же седло? — повторил Петр.— Во время схватки с разбойниками у Маттео лопнула подпруга или что там еще, — признался Джованни. — Так я ему позволил взять седло отца.— Damned, — проговорил Петр. — Mille tonnerres de nom de Dieu. Himmelhergott, das ist ja zum Kuckuch holen Английское,французскоеинемецкоеругательства.

.— Ругайся по-итальянски!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159