Она только слабо вскрикнула и протянула Генриху обе руки.
— Ах, Сарра, Сарра! Дорогая моя! — пробормотал он, бросаясь к ее ногам и покрывая ее руки пламенными поцелуями. — Наконец-то я снова вижу вас! А Сарра в этот момент думала: «Господи! Хоть бы Ты послал мне смерть!»
VIII
— Фангас!
— Здесь, ваша светлость!
— Был ты сегодня в Лувре?
— Да, ваша светлость!
— Видел ли ты кого-нибудь?
— Видел наваррского короля.
— Ты говорил с ним?
— Нет, не имел возможности.
— Почему?
— Он очень быстро прошел по главной галерее.
— А куда он спешил?
— Не знаю, но его лошадь была оседлана, и я видел, как он уезжал с графом де Ноэ.
— Который час был тогда?
— Пять часов.
Этот разговор происходил между герцогом Крильоном и его шталмейстером Фангасом. Бедный герцог был прикован к кровати, и ему было трудно даже пошевелиться, так как рана причиняла ему сильные страдания.
После скандальной истории с освобождением негодяя Рене, когда герцог получил опасные ранения, его отвезли домой. В первый же день король навестил его и сказал:
— Ах, мой бедный Крильон, ты можешь рассчитывать, что я отомщу за тебя!
На следующий день король не пришел сам, но прислал Пибрака проведать раненого, а на третий день не пришел ни король, ни кто-либо от его имени.
«Да! — сказал себе герцог. — Плохое дело лежать в кровати! Короли обыкновенно забывают именно тех, кто служит им вернее всего!»
Он все-таки послал в Лувр Фангаса, и последнему удалось повидать наваррского короля.
— Вот что, друг мой, — сказал ему Генрих, — передай герцогу, что король Карл и королева-мать опять сдружились крепче прежнего, что Рене снова в Лувре, и надо бросить всякую надежду на его казнь!
Когда Фангас передал Крильону эти слова, герцогом овладело такое бешенство, что его раны вновь открылись. Но затем он снова успокоился и приказал Фангасу попытать счастья на следующий день.
Разговор, который мы привели в начале этой главы, происходил в этот самый «следующий день», когда Крильон, проснувшись, хотел узнать о результатах посещения шталмейстера. В первый момент, когда Крильон раскрыл глаза, он заметил лишь одного Фангаса, стоявшего у его изголовья и приготовлявшего своему господину прохладительное питье. Но, обведя взором комнату, Крильон заметил еще двоих посетителей, сидевших в углу комнаты у столика и допивавших бутылку великолепного вина из собственных виноградников герцога. Это были Лагир и Ожье, которые ежедневно приходили справиться о здоровье пострадавшего.
Заметив их, герцог крикнул:
— Ба! Да ведь это мои юные друзья!
Ожье и Лагир подошли к постели герцога. Лагир спросил:
— Здравствуйте, господин герцог, как вы себя чувствуете?
— Да как будто немного лучше, — ответил Крильон.
— Ну-ну! — сказал Ожье. — Ручаюсь, что через две недели вы будете на йогах! Герцог молчаливо покачал головой.
— Хорошо, — сказал Лагир, — предположим, что это случится через месяц, но это — уже крайний срок!
— Милые друзья мои, — сказал Крильон с добродушной улыбкой, — видно по всему, что король уже не нуждается в моих услугах, а потому у меня имеется достаточно времени, чтобы не торопиться с выздоровлением.
— Король просто неблагодарный человек. Крильон глубоко вздохнул, а затем сказал:
— Да, а я все не верил этому…
— Ах, герцог! — шепнул Ожье. — Если бы вы служили наваррскому королю…
— Что же! — ответил Крильон. — Если Господь Бог сделает его когда-нибудь французским королем, то, черт возьми, вы увидите… Но в данный момент, господа, единственным господином Крильона является король Карл!
— Который помирился с королевой-матерью!
— К сожалению — да!
— И который простил Рене! Крильон нахмурился. — Поговорим откровенно, ребята! — сказал он.
— То есть — поговорим, как вы всегда говорите, герцог! — заметил Лагир. — Прежде всего, я изложу вам свой принцип. Люди, подобные мне, служат не человеку, в лице монарха, а самой монархии, монархия же, ребята, это нечто, учрежденное Самим Богом. Совершенно не важно, кто олицетворяет ее. Король Франциск I был великим государем, король Генрих II был тоже монетой не плохой чеканки. Но покойный Франциск II и король Карл IX, подобно своим братцам: герцогу Франсуа и польскому королю Генриху, напоминают скорее фальшивые монеты. И все же это не имеет для меня ни малейшего значения. Пусть я питаю не много уважения к королю Карлу! Пусть я не доверяю польскому королю и презираю герцога Франсуа, но я пролью всю свою кровь за каждого из них, если Господь возведет кого-либо из них на трон… И знаете почему? Да потому, что я — слуга, солдат монархии, и, служа ей, не могу не служить тем, в лице которых она воплощается! О! Я — патриот, дети мои, и потому не могу не желать со страстью, чтобы рухнул наконец прогнивший до основания трон расслабленных Валуа и чтобы корона Франции засияла новым светом на ином, более достойном ее челе. Я верю, что это чело — чело того короля, которому служите вы, господа! Но, пока он не является королем Франции, я не могу служить ему!
Герцог не успел договорить последние слова, как в дверь постучали.
— Войдите! — крикнул Крильон.
Дверь отворилась, и на пороге показался Генрих Наваррский.
— Ах, ваше величество! — сказал обрадованный Крильон. — Вот уж справедлива наша пословица, которая говорит, что достаточно говорить о волке, чтобы увидеть его хвост!
— Иначе говоря, вы говорили обо мне?
— О вас, государь!
— Ну ладно, сейчас вы расскажете мне, что именно вы обо мне говорили! Господа! — обратился Генрих к Лагиру, Ожье и Фангасу. — Я хочу говорить с герцогом с глазу на глаз!
Когда все лишние вышли, наваррский король уселся у изголовья Крильона и долгое время шептал ему что-то па ухо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39