— Ну вот еще! — ответил другой голос. — Да подумай сам: было бы достаточно ткнуть ее кинжалом, и делу конец. Утром нашли бы на улице ее труп, но мы были бы в стороне от этого дела: ведь у королевы столько врагов, что подозрение могло бы пасть на слишком многих лиц, а следовательно, ни на кого.
— Пожалуй, ты прав… Но если ее прирезать, то нечего оставлять труп на дороге… Впрочем, может быть, и придется пустить в ход кинжал. Если она откажется подписать известную тебе бумажку, то церемониться с нею не будут.
Тут экипаж остановился. Кто-то взял королеву за руку и помог ей выйти. В то же время с нее сняли шерстяной капюшон. Королева поспешно оглянулась по сторонам: перед нею были угрюмые, потемневшие стены замка, совершенно незнакомого ей.
XXVIII
Лошадь, которую дал управитель Памфил Ожье де Левису, не раз путешествовала в Блуа и обратно, следуя при этом прямым путем среди целой паутины лесных троп. Сам Ожье никогда нс мог бы разобраться в этом лабиринте дорожек, но умное животное с быстротой стрелы несло его куда нужно, и это обстоятельство в связи с необычайно быстрым бегом лошади помогло ему употребить на дорогу туда и обратно менее двух часов.
Въезжая в замковый двор, Ожье кликнул Памфила, чтобы тот принял лошадь, а сам подумал:
«Судьба не очень-то балует меня. Еще месяц тому назад мне не было ни малейшего дела ни до политических, ни до религиозных распрей, и я не знал, как распорядиться собой в бесконечном досуге. Почему же в то время судьба не поставила на моей дороге этой очаровательной вдовушки, которую я страстно полюбил и которой — увы! — теперь не могу отдаться всецело? Неужели наваррский король не мог обойтись без меня?»
Тут подбежал Памфил и с восхищением сказал:
— Черт возьми! Видно, что вы не мешкаете в пути!
— Ты думаешь?
— Ну еще бы! Бедная лошадь вся в мыле.
— Прикажи обтереть ее хорошенько соломой, и завтра не останется ни малейшего следа! — и, сказав это, Ожье легко соскочил на землю.
— А дамы-то поджидают вас! — сказал Памфил.
— Что такое? — удивленно спросил Ожье. — Почему же они до сих пор не легли спать?
— Они хотели во что бы то ни стало дождаться вас.
Ожье с радостным волнением направился в столовую. Большой стол, стоявший посредине, был наполовину накрыт скатертью, уставленной лакомыми холодными блюдами. На непокрытой части стола Нанси и Рауль играли в кости, а мнимая госпожа Шато-Ландон сидела в кресле лицом к двери.
Она встретила Ожье очаровательной улыбкой и сказала:
— Как! Вы решаетесь оставлять нас одних в этом старом замке? Хорош защитник, нечего сказать!
— Но поверьте, что я… — заикаясь начал Ожье. Однако Маргарита перебила его.
— В замке, населенном привидениями!
— О, вы смеетесь!
— Где в трубах так страшно завывает ветер!
— В самом деле?
— Где слышатся таинственные шорохи!
— Ах, господин Ожье, если вы только послушаете мою тетю, то… — начала Нанси. Но Маргарита сейчас же перебила ее, сказав:
— Молчи, милочка! Ты отлично знаешь, что я большая трусиха.
— О, да! — согласилась Нанси. — Моя тетя — такая трусиха, что даже не захотела лечь спать, пока вы не вернетесь.
Ожье, сильно сконфуженный, но счастливый, кинул на Маргариту влюбленный взгляд.
— Но вы вернулись, и мой страх мало-помалу рассеивается, — сказала мнимая госпожа Шато-Ландон.
— Не прикажете ли, чтобы я провел всю ночь на пороге двери вашей комнаты? — спросил юный гасконец.
— Нет, пока этого не требуется, — ответила Маргарита. — Однако будем ужинать, не правда ли?
— У моей тетушки страх не отбивает аппетита, — заметила Нанси, покатываясь со смеха.
— Пойдемте, господин Ожье, — сказала Маргарита, вставая с места, и села за накрытый стол, причем Ожье было указано место рядом с нею. Притом она добавила: — Ах, вы, мужчины, — жестокий народ! Вы готовы ни с того ни с сего убежать куда-то среди глубокой ночи, оставляя на произвол судьбы двух слабых женщин и юношу, вверившихся вашему покровительству.
— Неужели вы серьезно говорите все это? — с мягким упреком спросил Ожье.
— Моя тетушка — страшная трусиха, — смеясь сказала Нанси. — Но, если бы она, как я, знала, зачем вы ездили в Блуа…
— Да я ездил исполнить поручение, данное мне в Париже, — краснея ответил Ожье.
— Ладно, ладно! — смеясь сказала Нанси. — Так вам и поверили! Ну, да ведь тут еще нет ничего дурного…
— Но что вы подумали о моем отъезде? — недоумевающе спросил гасконец, бледнея и краснея поочередно.
— Господи, да ведь, это так просто! Наверное в Влуа — ваш стук открылось маленькое оконце, через которое просунулась нежная женская ручка… Шепот приветствий… поцелуи… Да мало ли что!
Как вы могли подумать это? — с упреком сказал Ожье. и его взор с выражением бесконечной нежности обратился на Маргариту, как бы говоря: «Могу ли я любить кого-нибудь на свете, кроме вас?»
Маргариту тронул этот взгляд, и она подумала: «Может быть, этот молодой человек послан наваррским королем следить за мной, но все же он полюбил меня, и король увидит, что я направляю послушное ему орудие против него же самого».
— А! Так, значит, вы ездили в Блуа не ради любви? — спросила Нанси.
— Да нет же, клянусь вам!
— Ну, так простите, я ошиблась… Однако вот и господин управитель. За стол, господа, за стол!
Все уселись за стол. Памфил, вошедший с салфеткой под мышкой, взял со стола блюдо с окороком дикого вепря и отнес его на поставец, чтобы нарезать. Как только он отвернулся, чтобы заняться резкой, Маргарита вздрогнула и слабо вскрикнула.
— Что с вами? — тревожно спросил Ожье.
— Мне показалось, что в окно кто-то постучал!
Ожье встал, открыл окно и внимательно осмотрелся, высунувшись из него, после чего произнес:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39