Для женщин же, оставшихся дома, приезд Тади Боя, бледного, желчного, полного измышлений, был подобен явлению чудища с волшебным цветком.Им надоело бродить в заиндевелых стенах лабиринтов, надоело обмениваться бородатыми остротами у камина, где высоко горело пламя, душистое от розмарина и можжевельника; надоело даже смотреть, как Тош и его ослик в своей деревянной сбруе скользят от шпиля к шпилю, — и дамы, окутанные облаками пачули, окружили оллава, требуя все новых и новых развлечений. О'Лайам-Роу нашел Уну в доме ее друзей: она ездила верхом, охотилась с соколами, играла в шахматы со своими поклонниками — и принц добродушно, без единой жалобы присоединился к их числу. Он даже купил девушке нового волкодава. Собака была неплохая, но все же не Луадхас.Как раз перед приездом Генриха королева Екатерина пригласила О'Лайам-Роу на один из своих послеполуденных приемов. Становилось ясно, что оскорбление на площадке для игры в мяч было почти заглажено стараниями оллава — скоро должны были пасть и последние препоны. Принц явился, розовый, улыбающийся, многословный. Блеск и разнообразие роскоши очень его развлекли: обрызганные духами перья, шелестящие широкие юбки с фижмами и кружева из Жено; сетчатые чулки и туфли с драгоценными пряжками; крахмальные чепцы и шапочки, расшитые бисером; сетки на волосах и плоеные капюшоны; выщипанные брови и завитые локоны; меха рыси, виверры и соболя калабрийской выделки, влажные от тепла и распространяющие удушливый запах; полупрозрачные шарфики, которыми дамы, входя в сад, прикрывали нижнюю часть лица и которые с непринужденной вульгарностью высшего света прозывались coffins a roupies Дословно: сундучки для храпа (ст.-фр.).

. Тади Бой, в тот раз отсутствовавший, перевел это позднее.Затем О'Лайам-Роу был представлен вдовствующей королеве Шотландии. Встреча произошла в ее собственных апартаментах, и при ней находились только леди Флеминг и Маргарет. О'Лайам-Роу, который из упрямства не пожелал сменить свой шафрановый наряд ради одной из премудрых старух Тади Боя, заметил, несмотря на свою беспечную, спокойную отрешенность, что Мария де Гиз даже и не взглянула на фризовый плащ. Ирландец был принят любезно, со всеми церемониями. В конце, с внезапностью, которая насторожила его, королева в твердых, четко отмеренных английских выражениях поблагодарила принца за то, что тот способствовал созданию и поддержанию alter ego Второе я (лат.).

Кроуфорда из Лаймонда.Принц Барроу сделал это лишь потому, что сама мысль оставить в дураках сильных мира сего очень его забавляла. Но он предпочитал не помнить о том, что если Лаймонд был орудием в руках королевы-матери, то и он в какой-то степени служил тем же целям. Словно прочитав его мысли, Мария де Гиз сказала:— Мне жаль, что он проявил себя… с несколько неожиданной стороны.— Но, государыня, — возразил О'Лайам-Роу, углубляясь в свою любимую доктрину, — когда человек проникнут искусством до сердцевины плоти своей и до мозга костей, не следует плакаться по поводу потертого платья, дурной компании и непристойных манер. Свобода духа, забвение условностей и прекрасная, беззаботная полнота беспредельных ощущений — вот что заставляет душу парить в облаках и кружиться на ветру.— Вы раскрыли секрет Тади Боя, — сказала леди Флеминг язвительно. — Думаю, душа его парит и кружится, как ветряк на Гаронне. Ведет он себя до крайности вульгарно.О'Лайам-Роу улыбнулся, но улыбка получилась немного вымученной. В шкафу он заметил брошенную тряпичную куклу: платье на ней было порвано, волосы отклеились, голова безвольно поникла. И в его желудке, мягком, чистом, омытом здоровыми соками и работающем усердно, как маслобойки на ферме, появилось какое-то странное трепетание.На следующий день вернулся король. Арчемболт Абернаси прекратил возиться со своими клетками во внутренних дворах замка и удалился на городские квартиры, где, кроме него, обитали его помощники, несколько медведей и канатоходец Тош. Ослик, привязанный на террасе замка, предчувствуя тяжелые дни, сердито кричал. Уна О'Дуайер в предпоследний день своего пребывания в Блуа приняла О'Лайам-Роу, явившегося с предпоследним визитом. Братья Бурбоны и другие молодые дворяне освободились от чопорного этикета, царившего в Шамборе, и, резвые, как щенята, устремились наверх к Тади Бою.Теперь уже они ждали от него не только музыки. Оллав поделился с ними мыслью, которая пришла к нему в Неви, и молодежь тут же приняла ее и начала строить планы.Тади Бой предложил разбиться на пары и бежать по крышам от собора до замка по маршруту, обозначенному вехами и проложенному заранее королевскими стрелками. Новость о предполагаемом состязании распространилась с невиданной быстротой. После ужина, когда весь двор смотрел поединки борцов, среди стрелков и лучников царило неслыханное возбуждение, и лорд д'Обиньи, один из немногих офицеров, знающих толк в таких делах, заподозрил в подобном оживлении что-то неладное. Одного из лучников принесли со сломанной ногой, и ликование усилилось. Короля не поставили в известность: естественная предосторожность, когда речь идет о состязании такого рода. Тади Бой решил, что бег по крышам Блуа должен начаться с наступлением ночи.Вечер был на исходе. Борцы закончили выступление. Королева встала, король удалился, а половина французского двора, даже иные женщины, скромно закутанные в плащи, с факельщиками, лучниками, оруженосцами, слугами незаметно выскользнули за пределы замка и по крутым улочкам стали подниматься в самую высокую часть Блуа. Во главе процессии, рядом с маршалом де Сент-Андре, молодыми Колиньи, молодыми Бурбонами, молодыми Гизами и толпой музыкантов, вприпрыжку бежал Тади Бой, объясняя, ко всеобщему ликованию, зачем ему нужно остановиться на полдороге и кого он хочет почтить серенадой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94