— Твой отец действительно возвращается? — поинтересовался Кинкейд, когда за Дональдом закрылась дверь.
— Это одному Богу известно. Но мне надо было что-то сказать людям.
Бесс быстро подошла к кровати и выдвинула снизу бельевой ящик.
— Оружие здесь, — бросила она Кинкейду и начала спешно собирать свои вещи в переметную сумку. — Мы должны немедленно ехать. Мне с шерифом не к чему встречаться.
— И у меня нет ни малейшего желания столкнуться с ним, — согласился Кинкейд, вытаскивая два французских пистолета и пороховницу. Под ними Кинкейд увидел завернутый в ветошь старинный клинок из закаленной дамасской стали.
Бесс торопливо рылась в ящиках своего комода. Наконец она извлекла оттуда ножницы, футляр с иголками, нитки.
— Боюсь, на шитье у тебя будет маловато времени, — заметил Кинкейд.
Бесс не обратила внимания на его язвительность и продолжала набивать сумку всякой всячиной. Последнее, что она сунула туда, был маленький пистолет с серебряной инкрустацией. Ей оставалось прихватить еще кое-что из одежды.
— На самом дне ящика патроны — бери побольше. Кинкейд сунул руку поглубже и, наткнувшись на что-то острое, выругался.
— Там еще галльский кинжал. Бабкино наследство. Осторожно, а то…
— Спасибо за предупреждение, — буркнул он, слизывая с пальца кровь. Кинжал он вытащил и сунул за голенище мягкого сапога. Пистолеты были закреплены на поясе, через плечо закинута пороховница.
— Что же ты за боец такой, если не можешь взять нож не порезавшись? — насмешливо сказала Бесс, поднимая сумку и направляясь к двери. — Давай быстрее, — заторопила она его, потом вдруг осеклась, метнулась к столу и схватила забытую там золотую статуэтку.
— Я тебе эти слова припомню, — пригрозил Кинкейд.
В парадную дверь отчаянно колотили, но Бесс, будто не слышала. Она повела Кинкейда по коридору к дальней лестнице, по которой они спустились в небольшой подвал. Бесс открыла маленькую незаметную дверку и шагнула в темноту.
— Иди за мной, — сказала Бесс.
— Иду-иду, не волнуйся.
Они прошли узкий коридорчик и оказались в темном помещении, откуда был выход в винный погреб.
— Отодвинь их, — указывая на огромные бочки, велела Бесс.
— Слушаюсь, мэм, — с наигранной покорностью отозвался Кинкейд, отложил в сторону саблю и принялся за работу.
За бочками оказалась еще одна дверь, которая открывалась на лестницу, круто уходящую вверх. И снова дверь.
— Здесь тяжеленный засов. Снимай его, дверь открывается наружу.
Кинкейд толкнул дверь плечом, она поддалась не сразу. Потом обнаружилось, что мешали густо высаженные самшитовые деревца.
— Дай-ка я выйду первая, — сказала Бесс. — Мне уже приходилось здесь лазить. Держи свою саблю.
Бесс очень ловко протиснулась сквозь заросли. Выбрался за ней и Кинкейд. Они оказались в глухом уголке старого сада, где кустарник стоял высокой стеной.
— Это самшитовый лабиринт, — шепотом объяснила девушка. — Из него есть выход в старый сад, откуда мы можем…
— Ты командуешь только в лабиринте, — перебил Кинкейд. — После этого приказы буду отдавать я. — Он больно стиснул руку девушки. — Тебе ясно?
— Да, — кивнула Бесс.
— Тогда хватит об этом. — Он отпустил ее, стараясь унять покалывающую дрожь, которая неожиданно охватила его. Кожа девушки была мягкой и прохладной, близость ее возбуждала.
— Не волнуйся, — холодно ответила Бесс. — Со мной у тебя хлопот не будет.
Не будет, как же, про себя проворчал Кинкейд. В это верится так же, как в то, что золотые монеты с неба посыпятся, когда они ступят на территорию испанских колоний.
7
Кинкейд оглянулся, чтобы убедиться, что его спутница, ехавшая сзади, не заснула и не упала с лошади. До рассвета было еще несколько часов, а они оставались в седле с того момента, как покинули границы поместья. За всю дорогу они едва ли перемолвились парой слов. Из всех переделок, выпавших в жизни Кинкейду, эта обещала быть самой непредсказуемой. В Панаме ему однажды приходилось бывать; вот уж куда он меньше всего хотел попасть снова! Испанцы иноземцев не жаловали, коренное население тоже отнюдь не отличалось любезностью… Толковали, что некоторые путешественники попадались в лапы к индейцам-людоедам, а любой заключенный, которого отправляли в те края на каторгу, молился, чтобы умереть еще на пути туда.
Официальные отношения Англии и Испании ничего не меняли. Между ними мог быть мир, могла быть война, все равно любой говорящий по-английски пленник был обречен сгинуть на серебряных рудниках или в зловещих катакомбах-тюрьмах. Рассказывали даже, что испанцы кастрировали английских моряков, чтобы потом продать на Восток иноверцам.
Сколько же было пережито за четыре года с Жильен!.. Кинкейд вдруг окаменел — что это он вдруг ее вспомнил? Его лицо исказила гримаса. Этих воспоминаний он старался избегать.
Но старая рана уже открылась и ныла… Жильен, светловолосая куколка с тонким личиком и лазурными глазами … Будто игрушечная, весом как пушинка, но аппетитная и женственная, словом, мечта. Голосок у нее был нежный, взгляд застенчивый, нрав кроткий. И она всегда была готова поласкаться, хочешь в постели, хочешь в кустах.
Угораздило же его, дурака, втюриться в нее! Дорого ему это увлечение обошлось. Но тогда… тогда он был готов за Жильен все отдать. Она потребовала немного — обручальное колечко на пальчик и венчание у пастора. Жильен казалась ему ангелом, жизнь — раем, но их браку не исполнилось и трех недель, как у нее случился выкидыш. Беременность была от другого мужчины.
Кинкейд рвал и метал, бранился, грозился бросить ее, но Жильен рыдала и уверяла, что ее изнасиловали, клялась всеми святыми, что попалась в лапы к негодяю, который обесчестил ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83