С этим чемоданчиком они здорово похожи на дипкурьеров из какого-то американского фильма. Впрочем, дипкурьеры не бегают в обтерханных джинсах и пропотевших куртешках. А от его напарника вдобавок несет какой-то медицинской гадостью.
– Господа, экипаж к взлету готов. Счастливого пути!
Ну, давай, поехали, поехали! Сказано же было – взлетать, как только пассажиры будут на борту.
Он одернул себя. Ладно, угомонись. Пока допустимо слегка перевести дух. Чего они точно не смогут сделать, так это заставить самолет лететь быстрее. Тут даже сам господь бог бессилен…
Водитель посмотрел на часы. Со времени начала операции прошло около часу. И еще час полета, потом час, это как минимум, мчаться от аэропорта… Получится три. А всего у них в запасе самое большее – четыре часа. Хорошо, если в аэропорту их ждет вертолет, как было обещано. Ну а если нет? Если придется гнать по Москве на четырех колесах?
И тут он впервые осознал, что напарник беспокоился не зря: они могут не успеть!
* * *
Днем Александра нашла часы, а ровно через сутки ее похитили.
Всякий раз, когда Александра находила часы, что-нибудь да приключалось. Больше всего запомнилось, как она первый раз нашла часы в песке на Гребном канале. Прибежала радостная домой, – и узнала от бабки, что мать уехала. «Сбежала с хахалем» – бросила их. Александре было тогда пять лет.
Потом она не раз находила часы по всяческим большим и мелким пакостным случаям: например, перед тем как вдруг объявился некогда пропавший отец и неприязненно сообщил, что ни бывшая теща, ни дочь не могут отныне рассчитывать на него, поскольку у его новой жены родился ребенок. Хотя это событие из неприятного потом превратилось в приятное, ибо со своей мачехой, Ангелиной Владимировной, Александра со страшной силой подружилась, а сводная сестра вообще жила у нее, когда перебралась в Нижний.
Последний раз Александра нашла часы накануне того дня, как решила, на радость сестре, бросить «этого маменькиного сынка, который выпил из тебя всю душу». С той поры прошел чуть ли не год, и постепенно она привыкла к одиночеству, спокойствию, безрадостности новой своей жизни (хотя приносила ли радость любовь к Косте – это еще большой вопрос!) и беспокоилась только о том, как бы не слишком привязаться к сестре, не превратиться в сверхзаботливую няньку при этой хорошенькой вертихвостке и не начать невольно вымещать на веселом молоденьком существе унылое миросозерцание потенциальной старой девы.
Или все-таки в двадцать семь уже можно считаться законченной, а не потенциальной старой девой? Особенно если у тебя волосы цвета пепла, зачесанные со лба и забранные старинной бабушкиной гребенкой, плакатно-румяные щеки, неприступно вздернутый круглый подбородок и болезненное пристрастие к серому, от цвета глаз и до цвета тонкой шифоновой блузки, воротничок которой иногда можно разглядеть под накрахмаленным белым халатом?
«Я похожа на бабушку в молодости, – уныло думала Александра, когда ей приходила фантазия задержаться у зеркала. – Вернее сказать, у меня ужасно старомодное лицо! Все-таки я типичная старая дева».
Она как-то упускала из виду, что бабушка совсем не была старой девой. Вот уж нет! Она немало попортила крови своему мужу, да и дочь ее, Александрина шалая мамаша, взяла свое в жизни, прежде чем утонула на неведомой реке Зее, катаясь на лодочке, для которой оказалась не в подъем пьяная компания. И с отцовской стороны наследственность была нормальная, если судить по сестре, у которой в восемнадцать лет имелся за плечами один неудачный, трагический, можно сказать, любовный роман, а сейчас, по-видимому, раскручивался второй, о котором Александре ничего толком не было известно. Восемнадцать лет – и два кавалера! А у нее… Ну что ж, в семье не без урода!
Впрочем, вернемся к часам. Благодаря предупредительности судьбы, которая как бы пыталась возмещать этими мелкими находками грядущие весомые потери, Александра никогда не имела собственных часов, то есть купленных или подаренных, а не найденных на дороге. И вот однажды последние («Костины», как она с издевкой называла их) часы пропали. Еще утром, выходя из дому, Александра застегнула их на руке, а когда после вызовов вернулась в поликлинику, обнаружила, что ее запястье опустело. Где, когда, в какую воду канули красивые часы марки «Чайка» в корпусе, отделанном под дерево, и с красным кожаным ремешком – неведомо.
Однако она никогда не беспокоилась по этому поводу, зная, что будет день – будет и пища, одно ушло – зато придет другое: бог пошлет! Что в придачу к часам тот же бог пошлет какую-нибудь гадость, Александра старалась не думать!
Миновала неделя, другая, но Александрино запястье все еще пустовало, как брачное ложе в ожидании подгулявших молодоженов. И настолько осточертело беспрестанно спрашивать всех встречных-поперечных, который час, что она начала всерьез задумываться о покупке хронометра.
Но судьба не иначе как решила поберечь ее кошелек…
Итак, это случилось днем. Александра бежала по Высоковскому проезду. Бежала, впрочем, не то слово: после оттепели крутой узехонький тротуарчик покрылся рыжей снежной кашей, ударивший прошлой ночью заморозок превратил слякоть в лед. Здесь, в сплошном частном секторе, жившем по своим законам, чистить тротуар считалось городским предрассудком. За день дорожку расходили и разъездили так, что Александра не падала на этой скользанке только сущим чудом. Вдобавок она сегодня, не ожидая такой подлянки от природы, надела сапоги на высоких каблуках… Словом, неудивительно, что старик Филатов (хронический бронхит, застарелый радикулит и артрит, но сердце работает как, извините за выражение, часы, а желудок способен переварить железные гайки), который, по обыкновению, стоял у ограды, согнувшись в три погибели, подпирая пятой точкой ворота и уложив клешнястые руки на клюку, при виде семенившей Александры спросил не без ехидства:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20