— А что ж вы их так, — говорю, — Степан Иваныч?— Да ну их всех на хер, — отвечает. — Надоели. Уволился я сегодня. На пенсию ушел.— Ух!.. — поперхнулся дымом Петр.— Ага… Вам смешно. А он, оказывается, живет здесь через квартал. И теперь, с того самого раза, приходит день через день. Дома жена пить не дает. Заснул вчера у нас тут в уборной прямо на горшке, вы представляете? Еле достучались. Я на коньяк этот смотреть уже не могу. Я вообще последнее время стараюсь не пить, а тут… И ведь на хуй не пошлешь, неловко как-то… А? Что делать-то?— Ну… — развел руки Петр. — Тут уж…— Вот и я говорю, — вздохнул Сан Саныч. — Жизнь прожить — не поле перейти.— Это верно, — согласился Петр.— Ну а… каким ветром? В наши-то палестины? И что это у вас на лице? У меня йод есть.— А что, заметно? — Петр тронул рукой щеку.— Царапина какая-то. Но опухает.— Вот ведь… А я и забыл. Ладно, дома намажу, спасибо.— Дело ваше, было бы предложено. Так какими судьбами?— Да нет, — Волков стряхнул пепел в пепельницу, — мимо просто проезжал, дай, думаю, загляну. Н-но… вот что… раз уж свиделись, — Петр достал бумажник и вынул из него фотографию, которую прихватил из Славиной квартиры. — Сан Саныч, вы никого тут не знаете случайно?Сан Саныч надел очки, взял в руки небольшой цветной снимок и внимательно в него всмотрелся.— Нет, — протянул он фотографию Петру. — Но девки хорошенькие. Я бы вот этой вот запердолил, черненькой. А что?— Меня, вообще-то, парень вот этот интересует, — Волков указал на Славу.— Ну-ка, ну-ка, — Сан Саныч опять всмотрелся в снимок. — Ну что ж… на вкус и цвет, так сказать…— Грохнули его намедни. А он вроде как с торговлей был завязан. Ну, и мне интересно, мало ли кто чего знает?— Так вы же, Петр, по слухам, из органов ушли?— Да ушел я, ушел. Тут другое.— Личное?— Не совсем, но… личная, можно сказать, заинтересованность есть.— А что значит «с торговлей был завязан»?— Да я и сам толком не знаю. Просто, похоже, что поставщиком он был, мелким.— А что возил?— Черт его знает. Может, вообще, продукты.— Ну уж тут…— Да это понятно.— Всегда рад помочь. А как звали… усопшего?— Слава. Я даже фамилии его, если честно, не знаю.— Нет, — Сан Саныч еще раз всмотрелся в фотоснимок. — Нет, не встречал. Точно. Вы уж извините.— Да ладно… И на том спасибо.— Ну что? — Сан Саныч приподнял недопитую бутылку коньяку. — Будете?— А вы?— Не-ет, — дрогнувшим голосом сказал Сан Саныч. — Мне еще деньги считать.— Ну, а у меня, — Петр взглянул на часы и поднялся со стула, — четырнадцать минут до старта. У нас ведь, у космонавтов…— Ну что ж, — Сан Саныч поставил бутылку на стол и протянул Волкову руку. — Успеха на орбите.— Всего доброго, ~ Петр пожал руку и вышел из кабинета.«Ладно, — решил он, сев в машину, чуть сдав назад и выруливая на улицу Ленина. — Хватит на сегодня, пожалуй. К Димке я завтра заеду. А там, глядишь, и другое что стрельнет…» 14 — Ну вот, она мне и говорит: «Вы знаете, Ванечка ваш очень болен». Я, естес-свенно…— Минуточку, Толя, — Леон вошел на кухню и присел рядом с Лизой, которая, порозовев лицом после горячего душа и выпитого коньяку, запахнувшись в махровый халат, сидела за кухонным столом, уплетала салат и, блестя глазами, слушала историю. — Я прослушал, она что и замужем никогда не была?— Да ма-ало того, — Анатолий округлил глаза, — она и хера-то живого отродясь в глаза не видела. А тут ей ребенка на целые сутки оставили… Мы возвращаемся, а она и говорит: «Ванечка очень серьезно болен». Ты представляешь? Ребенку года полтора, все вроде нормально, и вдруг эта старая… — пардон, Лиза, — сука заявляет и так, знаешь, безапелляционно, она же вроде как бабушка ему, ну, то есть он ей внучатый племянник или уж хрен знает кто, не суть, короче, она — Гога и Магога, а я, выходит дело, — плевки на ступенях. И вот она и заявляет: «Боюсь, что ребенка необходимо оперировать». Я просто на жопу сел. «Где?! — говорю. — Как? Что? Когда?» — «А вот, — она говорит и трусики с него снимает. — Видите?» Я смотрю и ничего понять не могу. А она — эх вы, дескать, родители… «Да вот же, — и на мошонку его показывает. — У ребенка моча не до конца отходит. Вот здесь скапливается. Вон как уже опухло, неужели вы не видите?»Леон захохотал, Лиза прыснула, Рим свалился с табурета.— Она же… она же, — продолжал, давясь от смеха, Анатолий, — она же знала теоретически, что мужчина от женщины отличается наличием пениса и про яйца что-то там слыхала, но видеть-то живьем никогда не видела. У них же, у краснопузых, это же было табу. А? Секса у них как бы совсем не было, а народ на великие стройки им подавай. А? Массы им, понимаешь, подавай. Но ебаться ни-ни. Она же в своем райкоме так всю жизнь целкой и просидела, рассылая директивы в регионы. А? До самой пенсии.— Ой, Толя… — Леон смахнул слезу. — Что ж вы, право… Ее же пожалеть надо. Она же больной человек.— Она больная? Это она-то больная?! Да она железная! Она до сих пор жива. Она еще всех нас переживет и похоронит, вот увидишь. Она же не человек. Она… идея воплощенная. А идеи бессмертны.— Это спорно, — Рим водрузился обратно на табурет. — Идеи тоже умирают.— Только не эта.— Нет… такое уже было, но…— Рим потянулся к рюмке. — Вот у Гумилева, в теории этногенеза…— А вы знаете. Толя, что Рим — один из любимых учеников Льва Николаича Гумилева?— Иди ты!— Ну да. Он же у нас историк.— Это ж надо…— Ей-богу.— Колоссально…— Ну вот, — попытался продолжить Рим.— Послушайте, Рим, — Леон чуть добавил коньяку в Лизину рюмку, и она уже не протестовала, — а ведь вы нам так и не объяснили, почему не улетели в Душанбе.— Да нет, я же говорил, — Рим выпил и взял кусочек помидора, — у меня тут вдруг родственники объявились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62