Было слышно, как в кухне беспокойно бродит Руби, хватившись пропавшего друга. Чёрный Лабрадор не расставался с золотистым ретривером с тех пор, как они оба были щенками. Джо слышал, как он поскуливает и суетится; будучи не в силах больше терпеть огорчение старого Лабрадора, кот спрыгнул вниз и направился на кухню.
Распахнув дверь, он позвал громадного пса в гостиную и пригласил в своё личное кресло – восхитительно изодранное и устланное кошачьим духом частное владение. Он никогда и ни с кем не делил это кресло, ни кошки, ни собаки, ни люди не имели права даже приближаться к нему; но сейчас он подбодрил старого пса, и тот, кряхтя, забрался на сиденье.
Вытянувшись на мягкой потёртой подушке, Руби положил морду на ручку кресла и тяжело вздохнул. Джо устроился рядом с ним.
Кресло находилось в его распоряжении с тех самых пор, как Клайд нашёл едва живого раненого котёнка в сточной канаве Сан-Франциско. После нескольких нелёгких дней у ветеринара бедолага наконец оказался в доме. Клайд устроил для него чудесное ложе в коробке, однако кот предпочёл синее кресло единственное действительно удобное кресло в доме. Клайд спорить не стал. Джо всё ещё оставался несчастным больным котенком, который едва не расстался с жизнью. Ещё в младенчестве Джо уяснил, что если правильно сыграть на человеческой жалости, то можно добиться чего угодно.
И с того самого момента, когда он впервые свернулся калачиком на ярко-синем кресле, этот предмет мебели стал принадлежать ему. Кресло уже давно перестало быть синим, оно выцвело до какого-то неопределяемого оттенка и сплошь покрылось серым подшерстком. Подлокотники и спинка были в клочья разодраны в результате ежедневной заточки когтей; из-под жалких остатков ткани торчала мягкая белая набивка. Этот материал, перемешанный с роскошной серой шерстью, создал удивительную текстуру поверхности, настоящее произведение искусства.
Старый пёс, развалившись в кресле, глубоко втянул носом воздух, обнюхивая обивку, и обслюнявил пухлый подлокотник, а затем снова вздохнул – от одиночества и жалости к себе.
– Ладно тебе, Руби. Держи хвост пистолетом. Доктор Фиретти хороший врач.
Руби перевел удрученный взгляд на Джо и снова горестно затих.
Джо устроился рядом, облокотившись на мощное собачье плечо, и лизнул Руби в макушку. Однако он и сам чувствовал себя потерянным. Он очень переживал за Барни. Внезапная болезнь ретривера оставила у Джо ощущение пустоты, непривычной беззащитности и подавленности.
Он ещё долго оставался рядом с Руби, пока старый Лабрадор не уснул. Ему удалось утешить друга, однако и сам Джо нуждался в утешении. Ему сейчас позарез нужны были чьи-то ласка, тепло и сочувствие. Он оглядел знакомую комнату, своё драное кресло, вытертый ковер, побитый телевизор, голые светлые стены. Этим утром их с Клайдом холостяцкое логово больше не казалось ему уютным, а наоборот – одиноким и заброшенным.
Джо поднялся. Нужно было что-то делать.
Ему сейчас требовалось нечто, что могло бы поднять дух, чьи-то забота и угощение, чего в данный момент его собственный дом предложить не мог.
Напуганный своим болезненным состоянием, он в последний раз лизнул голову пса и выскочил из дома. Пробежав немного трусцой, он прибавил темп и помчался через весь город – через Морской проспект, мимо закрытых магазинов и ресторанчиков, откуда пахло оладьями, беконом и кофе, мимо закрытых галерей и запертой почты.
Уже за квартал до дома Вильмы Джо увидел, что на кухне горит свет – его отблески падали на большой дуб перед домом. Пахло свежеиспечёнными имбирными пряниками. Джо рванул к этому гостеприимному жилью, словно спасающийся от школьных забияк мальчишка к собственному дому.
Он промчался через двор и взлетел по ступенькам прямо к ярко светящемуся квадрату кошачьей дверки, нырнул в неё и оказался на приветливой и уютной кухне Вильмы. От пряничного аромата у него сжимались когти и топорщились усы.
Дульси стояла на столе и смотрела на него, удивляясь столь решительному вторжению. Некоторое время она изумлённо разглядывала Джо широко распахнутыми глазами. Её мордочка была мокрой от молока, к влажной шерсти прилипли пряничные крошки.
– Что случилось? У тебя кошмарный вид: уши опущены, даже усы обвисли. Что произошло?
– Это из-за Барни. Клайд повёз его к ветеринару.
– Но… он же не мог попасть под машину? Он ведь никогда не выходит на улицу.
– Ему стало плохо. Что-то внутри, ему было очень больно.
– Ничего, доктор Фиретти…
– Он уже старый, Дульси. Я не знаю, что может сделать доктор Фиретти.
Он запрыгнул на стол и прижался к ней, чтобы хоть как-то утешиться. Она лизнула его в ухо и накрыла своей мягкой лапкой его лапу. Вокруг них сине-белая кухня Вильмы сияла чистотой и уютом.
Лучи утреннего солнца проникали сквозь чистые окна, жемчужно сияя на сине-белых обоях и синих формах для пирогов и печенья. За ромбовидными стеклами дверок буфета поблёскивала синяя керамическая посуда. Обстановка в доме Вильмы всегда действовала на Джо успокаивающе, а уж сегодня утром я вовсе растрогала до глубины его дикой кошачъей души. Он вздохнул и лизнул Дульси в ухо.
Она подтолкнула к нему пряник и снова склонила голову отщипывая кусочки сладкого лакомства и запивая молоком из своей китайской расписной плошки. С голодным азартом Джо пристроился рядом. Кто сказал, что кошки не любят свежую выпечку, просто не слишком хорошо их знает. И пока не исчезли последние крошки и последние капли молока, Джо и Дульси не разговаривали. На его намокших усах и зубах налипли пряничные крошки, но чувствовал он себя определенно бодрее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88