Но привязанность к мелочам заставляла ее раз за разом набирать их в поездки.
— Ты не боишься летать? — Она прервала молчание первой.
— Нет.
— Совсем нисколько?
— Да, совсем и нисколько. Уверен, что ходить и ездить столь же опасно, как летать.
— А я боюсь, — сказала она. — Ходить и ездить — нет. А вот летать — да. Едва сажусь в самолет, застываю от страха. Ничего не вижу, ничего не слышу. А когда прилетаю, то прихожу в себя только часа через два-три. Словно оттаиваю. Понемногу, не сразу.
— Каждый раз?
— Да, каждый.
— А я нет. Может быть, сегодня будет не по себе. Но это от расставания с тобой.
Они попрощались неустроенно, торопливо, будто тяготились друг другом.
— Когда ты вернешься?
— Через два месяца.
— Позвонишь сразу?
— Да.
Кэмпбел улетел с неспокойным сердцем, полный дурных предчувствий.
Дональд Морелли — Дон Бен-Бецалел
Офицер израильской разведки Моссад.
Штатный кидон — специалист по исполнению терактов Дон бен-Бецалел родился в маленьком городке Гадот на севере Израиля и был саброй-коренным израильтянином в третьем поколении.
На иврите «сабра» означает кактус — растение колючее и жизнестойкое.
Дон увидел свет раньше назначенного природой срока: его мать Енте находилась на сносях, когда на улице неподалеку от дома рванула арабская бомба. Потрясение было столь сильным, что взрыв лишь на мгновение опередил первый крик младенца. С той поры главной определяющей линией в жизни Дона стала война со всеми ее атрибутами — с оружием, взрывами, кровью.
Женщины в судьбе Дона бен-Бецалела не занимали никакого места. Часто они шли с ним рядом по улицам, двигались навстречу, обгоняли его, бросали безразличные, любопытные, а то и зовущие взгляды, но ничто в них никогда не вызывало у Дона природных влечений.
Внешне Дон с детства был красавчиком, смазливым и стеснительным. Нежная кожа смуглого лица, аккуратный ровный нос, выразительные глаза смолистого цвета, слегка припухлые губы не несли в себе ничего типично еврейского: его в равной мере можно было признать за испанца, итальянца, француза и даже араба.
Девушки обращали внимание на Дона. Дон на них — никакого. Видимо, чего-то не хватало или, наоборот, в излишестве находилось в крови потомка древнего колена Вениаминова, но уже первые опыты общения с девчонками отбили у Дона охоту к их продолжению.
Его приобщение к тайнам пола первой пыталась взять на себя чернявая Шлиме, дочь рэбе Аарона Берковича, благочестивого блюстителя канонов иудаизма. Шлиме была лет на шесть старше Дона и знала точно, что хотела получить от смазливого мальчишки. Шлиме увела Дона в отцовский виноградник. Судя по всему, она уже была искушенной в деле, которым решила заняться, и стеснительность не обременяла ее ни в коей мере. Шлиме сняла через голову легкое платье, освободив от оков цивилизации прекрасную девичью наготу.
Дон смотрел на сметанно-белое стройное тело, на две острые грудки с большими сосками, торчавшими в разные стороны, как у козы, на клинышек курчавых волос внизу живота, но иных чувств, кроме обычного любопытства, не ощутил.
Шлиме прижалась к Дону, расстегнула его джинсы. Он позволил это сделать, не особо радуясь происходившему. Судя по всему, Шлиме искренне удивилась инертности Дона. Он только шмыгал носом и молчал. Шлиме подумала, что мальчик стесняется, и предложила:
— Потрогай.
Он воровским движением коснулся смуглого соска левой груди, как это делают экскурсанты в музеях, интересуясь экспонатами, если видят на них таблички: «Руками не трогать».
Шлиме хихикнула как от щекотки. Так осторожно к ней мальчики еще не прикасались. Даже маленький Мордехай, по возрасту бывший на два года моложе Дона, при первой возможности алчно ухватил руками обе ее груди и зашелся от возбуждения.
— Ты стесняешься?
Шлиме проявляла удивительное терпение, стараясь пробудить в Доне недостававшие ему активность и смелость.
— Нет…
Доказывая это, он провел ладонью вниз по ее животу, коснулся нежных волос и отвел руку. Поинтересовался:
— Так?
Она снова хихикула.
— Ложись.
Шлиме уложила Дона на подстилку, которую захватила с собой, стала его тормошить и будоражить ласками. Но при всем старании не смогла оживить упрямого червячка, который не желал вылезать из норки. Шлиме гладила его, нежно мяла пальцами, дышала на него, трогала языком, брала в рот — все тщетно. Упрямое существо не желало распрямляться.
Они ушли с виноградника только вечером. Прощаясь, Шлиме спросила:
— Придешь еще?
— Ага, — согласился Дон, хотя никакого желания встречаться со Шлиме у него не было.
И вообще подобных опытов с девушками или женщинами он не повторял.
Потом была военная служба. Ее Дон проходил на юге Израиля, на Синае. Казарма стрелкового подразделения располагалась в безводных песках пустыни Зин. Тучи здесь никогда не закрывали небо, и, что такое дождь, за время службы солдаты забывали начисто. Днями зло палило солнце. Знойные ветры поднимали тучи песка, и горизонт исчезал в желтой дымке.
Командир роты капитан Ойзер был огромным мужчиной — ростом под метр девяносто, весом под девяносто пять. Утром, когда он выводил солдат на зарядку, все видели его мощный загорелый торс, перевитый рельефными жгутами мышц. Буйные черные волосы капитан перехватывал белой шелковой ленточкой, испещренной голубыми шестиконечными звездочками.
Дону командир сразу понравился — сильный, выносливый, он мог служить образцом еврея, который способен постоять за себя и за честь Израиля.
Капитан, в свою очередь, обратил внимание на Дона. Его женоподобный облик — узкие плечи, тонкая талия, широкие бедра, волнообразно покачивавшиеся при ходьбе, — все подсказывало, что солдатские нагрузки, дай их новичку в полной мере, сломают его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111