Она забрала его пальто и повесила в большой гардероб, стоявший в прихожей. Он читал отчет полицейских, вызванных после нападения, так что не удержался и посмотрел на пол и кирпичную стену. Следов крови не было, но он чувствовал сильный запах чистящих средств и, возможно, воска.
Флавия, перед тем как пойти обратно в гостиную, задержала его в прихожей и тихо спросила:
– Вы что-нибудь выяснили?
– О Dottore Семенцато?
Она кивнула.
Прежде чем он ответил, из гостиной раздался голос Бретт:
– Прекрати интриговать, Флавия, и веди его сюда.
Ей хватило такта улыбнуться и пожать плечами, потом она повернулась и провела его в гостиную. Там все было так, как осталось в его памяти, даже в этот сумрачный день гостиная была полна света, проникавшего сквозь шесть огромных окон в потолке. Бретт сидела на диване между двух высоких окон, одетая в винно-красные слаксы и черный свитер с широким и высоким воротом. Брунетти увидел, что полвина ее лица, хотя уже и не такая раздутая, все еще была болезненно синей. Она подвинулась влево, освобождая ему пространство около себя, и протянула руку.
Они обменялись рукопожатием, и он, сев рядом, пригляделся к ней.
– Уже не Франкенштейн, – сказала она, улыбаясь и показывая, что не только ее зубы свободны от скреп, но и рана на губе успешно залечена, настолько, что она может закрывать рот.
Брунетти, знакомый с репутацией итальянских врачей, славящихся своей универсальностью и бескомпромиссностью, спросил с неподдельным удивлением:
– Как вы добились, что они вас выпустили?
– Я устроила скандал, – очень просто ответила она.
Брунетти, которому больше ничего не объяснили, взглянул на Флавию, которая прикрыла рукой глаза и покачала головой.
– И что? – спросил он.
– Они сказали, что я могу уйти, если буду есть, так что теперь моя диета включает бананы и йогурт.
При упоминании о еде Брунетти попристальней вгляделся в нее и увидел, что ее покрытое синяками и царапинами лицо стало заметно худее и угловатее.
– Вам надо бы есть побольше, – сказал он. Сзади он услышал смех Флавии, но когда повернулся к ней, она напомнила ему о неотложных делах, спросив:
– Что там насчет Семенцато? Мы прочли сегодня утром.
– Все было почти так, как там написано. Убит в собственном кабинете.
– Кто его нашел? – спросила Бретт.
– Уборщица.
– Что произошло? Как его убили?
– Его ударили по голове.
– Чем? – спросила Флавия.
– Кирпичом.
С неожиданным любопытством Бретт спросила:
– А что за кирпич?
Брунетти вспомнил, что впервые увидел его рядом с телом.
– Темно-синий, размером примерно в две мои ладони, и на нем какой-то тонкий золотой узор.
– Что он там делал? – спросила Бретт.
– Уборщица сказала, что Семенцато придавливал им бумаги. А почему вы спрашиваете?
Она кивнула как бы в ответ на другой вопрос, оттолкнулась от дивана и прошла по комнате к книжным полкам. Брунетти поморщился, глядя, как осторожно она ступала, как медленно подняла руку, чтобы снять толстую книгу с высокой полки. Сунув ее под мышку, она вернулась к ним и положила книгу на низкий столик, стоявший перед диваном. Она открыла ее, пробежалась по нескольким страницам, потом полностью раскрыла и придержала обеими руками, обхватив обрезы.
Брунетти наклонился и поглядел на цветное фото на странице. Это оказались огромные ворота, но их точный размер определить было трудно, потому что они стояли изолированно, в помещении, возможно, в музейной галерее. Громадные крылатые быки замерли в угрожающих позах по обе стороны проема. Фон был такой же кобальтово-синий, что и кирпич, которым убили Семенцато, тела животных того же золотого цвета. При ближайшем рассмотрении Брунетти увидел, что ворота сложены из прямоугольных кирпичей, а фигуры быков – это барельефы.
– Что это? – спросил он, указывая на фото.
– Иштарские ворота из Вавилона, – сказала она. – Большая часть реконструирована, но кирпич отсюда. Отсюда или из того же места. – Прежде чем Брунетти успел спросить, она объяснила: – Я помню, что несколько таких кирпичей были в хранилищах музея, когда мы там работали.
– Но как он попал на его стол? – спросил Брунетти.
Бретт опять улыбнулась.
– Привилегия занимаемой должности, я полагаю. Он был директор, поэтому мог взять почти все что угодно из постоянной коллекции и принести в свой кабинет.
– Это нормально? – спросил Брунетти.
– Да, вполне. Конечно, они не могут взять к себе Леонардо или Беллини, но нет ничего необычного в том, что предметы из музейной коллекции используются для украшения кабинета, особенно директорского.
– А ведутся ли записи такого рода заимствований? – спросил он.
По другую сторону стола Флавия скрестила ноги, зашуршав шелком, и тихо сказала:
– Ах, вот оно как. – Потом добавила, как будто Брунетти спросил: – Я встречала его только раз, но он мне не понравился.
– Когда ты его встречала, Флавия? – спросила Бретт, не отвечая на вопрос Брунетти.
– За полчаса до того, как встретила тебя, cara. На твоей выставке во Дворце дожей.
Почти автоматически Бретт поправила ее:
– Это была не моя выставка.
У Брунетти появилось чувство, что эта же поправка делалась много раз и раньше.
– Ну, чья бы там она ни была, – сказала Флавия, – она только что открылась, а мне показывали достопримечательности, по полной программе – гастролирующая примадонна и все такое.
В ее тоне промелькнуло слегка ироничное отношение к своей славе. Поскольку Бретт должна была знать историю их знакомства, Брунетти заключил, что объяснение предназначено ему.
– Семенцато провел меня по залам, но у меня была репетиция после обеда, и полагаю, что я могла быть с ним резковата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80