– спросили женщины. Как что, отправим обратно, ничего другого не остается. Иначе нам яйца поотрезают!
Бедняга! Да есть ли Бог на небесах?
Рана у доктора Да Барки оказалась чистой. Пуля прошла через горло, не задев ничего жизненно важного. Он потерял много крови, сказал доктор Соланс, но если ему хоть чуть повезет, сумеет выкарабкаться.
Пресвятая Дева! Можно подумать, что это чудо, знак свыше! Выходит, даже в преисподней действуют свои законы, заметил тюремный капеллан. Теперь им придется ждать военного трибунала. Тогда и расстреляют его, как Бог велит.
Беседа протекала в кабинете начальника тюрьмы. Тот тоже заметно нервничал: Не знаю, что происходит там, наверху, но они очень недовольны. Говорят, что мы давно должны были прикончить этого доктора Да Барку – в числе первых, как только развернулось наше Движение. Они не желают, чтобы дело дошло до трибунала. У него, видите ли, двойное гражданство, может завариться каша.
Он подошел к окну. Вдалеке, у Геркулесова маяка, каменотес трудился над каменными крестами. Они хотят, чтобы он исчез навсегда, надо любым способом вывести его из игры. Кстати, у него есть невеста – настоящая королева. Красавица, уж вы мне поверьте. Короче. Мертвые, которые никак не желают умирать, – это гнусность.
Этот человек жив, с непривычной для него твердостью сказал доктор Соланс. Я принес врачебную клятву и намерен ее исполнить. Теперь его здоровье в моих руках.
Пока шло лечение, доктор Соланс бессменно дежурил в лазарете. По ночам запирался изнутри. Когда доктор Да Барка смог говорить, они нашли неисчерпаемую тему для бесед: «Общая патология» доктора Новоа Сантоса.
Кстати, святой отец, сказал начальник тюрьмы, ободренный откровенным тоном разговора, а что у вас там думают о Домбодане, о том самом, которого называют Малышом?
Что о нем думают у нас? А чего о нем, собственно, думать? – спросил священник.
Он приговорен к смерти. Хотя все знают, что он просто деревенский дурачок. То есть умственно неполноценный.
10
В тюрьме лучшим доказательством дружбы была помощь особого рода – искать друг у друга вшей и прочих паразитов. Как матери ищут их у детей.
Мыла не было, и одежду стирали просто в воде, да и той не хватало. Вшей и клещей терпеливо выбирали руками. Второе место по численности среди тюремной фауны занимали крысы. Они вели себя здесь по-свойски. Ночью бегали прямо по телам спящих арестантов.
Только вот какого черта они здесь едят?
Сны, говорил доктор Да Барка. Они грызут наши сны. Крысам все равно, что есть, – сожрут хоть потустороннее, хоть посюстороннее.
А еще в тюрьме жил сверчок. Его поймал в патио Домбодан. Смастерил для него картонный домик, и дверь его всегда оставалась распахнутой. Сверчок день и ночь стрекотал на столике в лазарете.
Когда Да Барка выздоровел, его дело рассмотрел военный трибунал и приговорил доктора к смертной казни. Его считали одним из руководителей Народного фронта, политической коалиции «Анти-Испания», которая вела пропаганду за автономию Галисии, то есть он был признан сепаратистом и мозговым центром «революционного комитета», организовавшего сопротивление «победному Движению» 1936 года.
В течение нескольких месяцев в кабинетах новой власти шли нешуточные споры. О деле доктора Да Барки пронюхали за границей, была развернута международная кампания за его помилование. Нельзя сказать, чтобы победившая сторона была очень уж чувствительна к такого рода давлению, но в данном случае имелось-таки одно обстоятельство, которое мешало привести приговор в исполнение. Осужденный родился на Кубе и потому имел двойное гражданство. Правительство Кубы числилось в союзниках Франко. Все газеты на самых видных местах большими буквами печатали воззвания в защиту Да Барки, призывали к милосердию. Даже люди самых консервативных взглядов не остались равнодушны к истории человека, который с чудесным упорством раз за разом вырывался из когтей смерти. Хроникеры описывали подробности судебного заседания так, будто получали новости через Атлантику по тайному радиотелефону; они особо подчеркивали мужественное поведение молодого врача, когда он предстал перед трибуналом, состоявшим из одних только военных. Чаще всего повторяли версию, согласно которой он закончил свою речь стихами, заставившими зал содрогнуться:
Вот она, Испания! Ошеломленная, истерзанная,
несет непосильный груз своего несчастья.
А некий журналист добавил в описание еще одну деталь, возможно апокрифическую, хотя и сделал он это с самыми благородными целями. Автор хроники был известен любовью к ярким мазкам. По его словам, доктор весьма уместно процитировал Хосе Марти:
И злого друга я прощу.
Пусть он мне сердце рвет и мучит,
Я не сорняк ему колючий,
А розу белую ращу .
Потом передавали, будто он и на самом деле начал читать стихи, но его прервали на полуслове. Я находился там и могу с уверенностью заявить: ничего подобного не было, рассказывал Эрбаль Марии да Виситасау. Доктор Да Барка никаких стишков не декламировал. Он говорил стоя, очень размеренным тоном, будто запускал на веревке бумажного змея, и это уже само по себе выводило из себя членов трибунала, ведь обычно подсудимым если и предоставлялось слово, то формально, и все торопились поскорей закончить спектакль. Сперва доктор повел речь о правосудии, и мне все, что он произносил, показалось полной галиматьей, но, по крайней мере, было ясно, куда он клонит. Потом заговорил о лимонах и Домбодане. Этот Домбодан был уже вполне взрослым парнем, добряком и милягой, но слегка чокнутым, из тех, кого в наших местах называют простой душой или божьим человеком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41