Вместо этого он пнул его в лодыжку, но дурак упорствовал.
– Я приму на себя все обращенные к вам упреки, – продолжал он, шумно пережевывая белое мясо. – Это прекрасная система; я придумал ее такой, чтобы она была полезна и вам, наш величайший ученый. Я уверен, вы найдете ее очень удобной. Я прекрасно понимаю, что прежде, чем двигать вперед науку, необходимо придумать и усовершенствовать логическую и методологическую системы. И моя система отчуждаемых и переносимых извинений должна иметь особую ценность для вас, дон Таддео.
– Почему же?
– Не догадываетесь? Очень жаль. Кто-то украл мою синеголовую козу.
– Синеголовую козу?
– У нее была лысая голова, как у Ханегана, ваше сиятельство, и синяя, как кончик носа у брата Армбрустера. Я имел в виду преподнести вам это животное в подарок, но какой-то подлец свел ее еще до вашего приезда.
Аббат сжал зубы и поднял каблук над пальцем Поэта. Дон Таддео слегка нахмурился, но, казалось, решил не вникать слишком глубоко в невразумительные словеса.
– Нужна ли нам синеголовая коза? – спросил он у своего секретаря.
– Я не вижу никакой настоятельной необходимости в ней, сэр, – ответил секретарь.
– Но необходимость очевидна! – возразил Поэт. – Говорят, вы написали уравнения, которые когда-нибудь перевернут весь мир. Говорят, загорается новая светлая эра. И если она такая светлая, то кто-то должен быть лысым, чтобы тьма рассеялась окончательно.
– А-а, отсюда и коза. – Дон Таддео посмотрел на аббата. – Плоская шутка. И это самое лучшее, что он умеет?
– Вы же видите, ему просто нечего делать. Но давайте поговорим о чем-нибудь разум…
– Нет-нет-нет! – возразил Поэт. – Вы меня неправильно поняли, ваше сиятельство. Коза должна быть охраняема и почитаема, а не понимаема. Увенчайте ее венцом, посланным нам святым Лейбовичем, и возблагодарите за восходящую зарю. Затем осудите Лейбовича и отправьте его в пустыню. Таким образом, вам не нужно будет носить второй венец. С терниями. Ответственность, так это называется.
Враждебность Поэта стала откровенной, он больше не пытался казаться смешным. Дон смотрел на него ледяными глазами. Каблук снова заколебался над пальцем Поэта, и снова аббат с неохотой смилостивился над ним.
– А когда, – продолжал Поэт, – армия вашего патрона придет, чтобы захватить аббатство, козу можно будет поставить во внутреннем дворе и научить блеять: «Здесь никого нет, кроме меня, здесь никого нет, кроме меня», когда чужеземцы будут проходить мимо.
Один из офицеров со злобным ворчанием приподнялся со своего стула, его рука конвульсивно искала саблю. Он наполовину выдернул ее из ножен, и шесть дюймов стали предостерегающе блеснули в сторону Поэта. Дон схватил офицера за запястье и попытался затолкнуть клинок в ножны, но это было равносильно попытке отвести руку мраморной статуи.
– Ага! Он не только чертежник, но и меченосец! – язвительно закричал Поэт, нимало не испугавшись. – Ваши рисунки защитных сооружений аббатства изобличают такой художественный…
Офицер проревел какое-то ругательство и полностью выдернул клинок из ножен. Его товарищ успел схватить его, прежде чем он нанес удар. По трапезной прошел ропот изумления, испуганные монахи вскочили на ноги. Поэт по-прежнему вежливо улыбался.
– …художественный дар, – продолжал он. – Я предсказываю, что ваши чертежи наших подземных туннелей будут висеть в музее изящных…
Глухое «чвак!» раздалось под столом. Поэт умолк на полуслове, вытащил изо рта куриную кость и мертвенно побелел. Он жевал, глотал и продолжал бледнеть, бессмысленно глядя перед собой.
– Вы раздавили его, – прошептал он углом рта.
– Не из-за того ли, что ты в это время говорил? – спросил аббат, продолжая давить.
– Мне кажется, что у меня в глотке застряла кость, – согласился с ним Поэт.
– Ты хочешь выйти?
– Боюсь, мне придется это сделать.
– Жаль. Нам будет недоставать тебя. – Дом Пауло еще раз как следует надавил на палец. – Теперь можешь идти.
Поэт облегченно вздохнул, вытер рот и встал. Он опорожнил чашу с вином и поставил ее вверх дном в центр подноса. Что-то в его поведении заставило их проследить за ним далее. Одним пальцем Поэт сдвинул повязку с глаза, наклонил голову над сложенной горстью ладонью и нажал. Стеклянный глаз выпал в ладонь, что вызвало возглас удивления со стороны тексарканцев, очевидно, не подозревавших об искусственном глазе Поэта.
– Следи за ним хорошенько, – сказал Поэт стеклянному глазу, а затем переложил его на перевернутую чашу, откуда тот злобно вытаращился на дона Таддео.
– Доброго вечера, господа, – весело сказал он сидящим за столом и вышел вон.
Разозленный офицер бормотал проклятия и старался высвободиться из объятий своих товарищей.
– Заберите его в свою комнату и посидите с ним, пока он не остынет, – велел им дон. – И проследите, чтобы он не столкнулся с этим лунатиком.
– Я огорчен, – сказал он аббату, когда синего от злости гвардейца оттащили прочь. – Они не мои слуги, и я не могу им приказывать. Но я могу обещать, что еще нынче он будет униженно просить прощения за случившееся. А если он откажется извиниться и немедленно уехать, он будет иметь возможность скрестить свой быстрый клинок с моим еще до завтрашнего полудня.
– Только без кровопролития! – взмолился отец Голт. – Это все пустяки. Давайте забудем об этом. – Его руки дрожали, лицо посерело.
– Он принесет извинения и уедет, – настаивал дон Таддео, – или я убью его. Не беспокойтесь, он не отважится на поединок со мной: если он и победит меня, то Ханеган публично посадит его на кол, а его жену заставят…. – но оставим это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111