— Девушкасоседка, которую вы забрали вместе со мной, еще здесь?
Представители власти снова переглянулись.
— Какое тебе до нее дело, полковник? Она кто тебе, жена, сестра, родственница?
— Я спросил.
Казанов налился темной кровью, подался вперед.
— Вы свободны!
— Иди, иди, — добавил лейтенант с пренебрежением, — залезь в свою деревню и сиди там тихо, как мышь.
— Приходи в гости, мурло, — сказал Крутов, открывая дверь. — Побеседуем. Да и сам жди гостей.
Вышел. Постоял секунду в коридоре под внимательным взглядом дежурного милиционера. Улыбнулся, вспомнив изречение поэта: «Нет, я не тот, кого вам заказали», — и подошел к дежурному.
— Извините, гражданин начальник, девушку из Ковалей, Лизу Качалину, выпустили или нет?
— Увезли, — буркнул милиционер.
— Куда?
— Почем я знаю? Вчера еще. Проходи, не задерживайся.
— Что ж, спасибо за информацию.
Размышляя, кто и куда увез Елизавету, а также почему его выпустили на свободу, Крутов вышел ил милиции, постоял немного, с удовольствием подставив лицо солнцу, и решительно зашагал к станции. За линией железной дороги, на улице Пушкина, жил еще один его дядя, Иван Поликарпович, пришла пора навестить и его.
Ивану Поликарповичу Саковцу пошел семьдесят четвертый год, но был он стариком крепким и все еще продолжал столярничать в своей мастерской,пристроенной к собственному дому, зарабатывая на кусок хлеба починкой мебели, дверей, оконных рам и хозяйственной утвари. Но славился он не столько мастерством, сколько добротой и широтой души, в жизни не обидев ни одного человека. Ему всегда хотелось, чтобы никто не обижался и всем было хорошо. Егора он встретил не хуже, чем если бы встречал любимого сына.
— Господи, Егорша приехал! — Ходил Иван Поликарпович плохо, хромал, кости левой ноги у него начали размягчаться, — болезнь по-ученому называлась: облитерирующий эндетерит, — но он скрывал свои боли от всех и даже пытался работать на огороде.
— Сколько лет, сколько зим! А мы уж думали, забыл нас совсем.
Проходи, родной, проходи. Фруз, накрывай на стол.
Жену Ефросинью Павловну, тихую и незаметную, но неизменно приветливую, он звал Фрузой.
Вскоре на столе в маленькой веранде, напомнившей Егору отцовскую веранду в Ковалях, стояла початая бутылка водки, соленые грибы, салат из овощей, свекольник, телячий язык под соусом. Пока баба Фруза пекла блины, Иван Поликарпович пропустил стаканчик, благо был повод, и разговорился, давно не имея благодарной аудитории. Старик он был интересный, знал многое, интересовался и политикой, и экономикой, и новостями культурной жизни страны, и мировыми событиями. Конечно, источником его знаний был в основном телевизор да газеты, однако Иван Поликарпович умел делать выводы, зачастую парадоксальные, и слушать его было занятно. Крутов только кивал и поддакивал, налегая на грибы, а потом на блины со сметаной, продолжая размышлять над тайной своего освобождения. Не приходилось сомневаться, что ему помогла какая-то сильная рука, буквально заставив местную власть выпустить полковника «на поруки», но что это была за рука, кто заинтересовался судьбой бывшего командира спецподразделения антитеррора, приходилось только гадать.
Предположение о том, что Крутову помог кто-то из бывшего начальства, узнав о его приключениях, не выдерживало критики. Бывшими сотрудниками спеслужб по обыкновению интересовались мало, а точнее, не интересовались совсем. Этим занимались только разного рода союзы ветеранов спецслужб, да коммерческие и криминальные структуры.
— Или вот недавно я смотрел передачу по телевизору, — продолжал разглагольствовать довольный вниманием Иван Поликарпович. — В Швеции новую премию изобрели, Игнобелевскую.
— Может быть, Нобелевскую? — рассеянно уточнил Крутов.
— В том вся и заковыка, что эту премию назвали по имени какого-то Игнациуса або Игнатия Нобеля, вот и получилась Игнобелевская. А вручают ее ученые из Гавра… Гарвар… ского университета за наиболее бесполезные и никчемные изобретения. Ну, там еще открытия и книги. Ты книги-то читаешь?
— Редко, — признался со вздохом Крутов, — в последнее время недосуг было. Но вот отдохну в деревне и начну читать. И что же с премией?
— За книгу одному писателю «игнобелевку», значит, дали, как же его звали, дай Бог памяти… Майк… Майкл Дросман… или Дроснин… да шут с ним! В общем, он Библию перелопатил, нашел в ней кучу предсказаний и написал роман. По медицине премию разделили два пролаза-медика, и знаешь, за что им ее дали? За то, что они сделали «открытие», будто тихая музыка в лифте способствует, значит, выработке в организме муноглобина.
— Иммуноглобулина?
— Во-во, точно, глобина, значит, который препятствует простуде. — Иван Поликарпович зашелся мелким смехом. — Представляешь, прокатился в лифте и выздоровел! Вот чем люди занимаются у вас в городах-то. Ну, совсем крыша поехала!
Крутов меланхолически кивнул, соглашаясь. Дядя одним глазом, хитренько, посмотрел на него и вдруг забеспокоился.
— Что-то выглядишь ты хреново, племяш. Аль случилось что? Не заболел ли? Бледный ты какой-то, руки в синяках, на скуле царапина… аль подрался с кем?
— Подрался, — наметил улыбку Крутов, раздумывая, сообщать ли дяде о ранении Осипа, потом все же решил рассказать, слегка приуменьшив размеры драмы.
Иван Поликрпович выслушал весть с изумлением и недоверием, хмель его как рукой сняло. Он даже переспросил, правда ли это, так был поражен новостью, а затем только хлопал руками себя по коленям, приговаривая:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146