Да и нельзя было туда возвращаться. Там наверняка его ждал похожий на хряка уголовник с замашками Малюты Скуратова.
Как вариант, можно было бы поехать на дачу, но, проверив содержимое карманов, академик убедился, что у него нет ни денег, ни документов. Они остались у Пчелкиных, в отличие от бесполезных в этой ситуации ключей от его собственной квартиры. "И что меня понесло на ночь глядя...", - пожалел он сам себя. Но возвращаться назад не хотелось.
Проводив взглядом отъезжавший грузовичок с лишними мешками, Холмогоров поднял воротник плаща и направился по зебре к тополям на другой стороне улицы, где во дворе близнеца того дома, из которого он вышел, была детская площадка, стояли грибки и лавочки. Он сел на одну из них и поискал глазами окна Пчелкиных. Павел Викторович наверняка сидит себе у телевизора и ругает правительство. Холмогоров поплотнее запахнул плащ, надвинул шляпу на лоб и задремал.
Во сне ему привиделся сам Господь Бог Ветхого завета - Саваоф. Причем они оба висели в черной, абсолютно беззвездной бездне, одетые в черные же похожие на рыцарские доспехи космические скафандры с поднятыми забралами. Кожей лица он ощущал приятный холодок. Гравитации не было вообще, что порождало ощущение удиви-тельной свободы... Больше всего Холмогорова поразило отсутствие света как такового и то, что он, несмотря на это, видит Бога. Как физик он понимал, что это невозможно.
- Хочешь, я покажу тебе Большой взрыв? - спросил его Саваоф, но у Юрия Ростиславовича почему-то больно сжалось сердце от дурного предчувствия...
Он хотел крикнуть, что нет, ни в коем случае не хочет, но откуда-то издали на него пахнуло жаром, большой взрыв сорвал с него шляпу, а его самого прижал к спинке скамейки. В лицо ударила горячая волна песка и пыли.
Одновременно со всех сторон понеслись звуки сирен сработавшей автомобильной сигнализации. Он открыл глаза, и увидел на месте дома Пчелкиных плотные клубы пыли...
Когда Юрий Ростиславович, а за ним Колян с его тростью в руке вошли в офис Фонда Реставрации, больше всего Шмидта поразило то, что старый Холмогоров двигается, как сомнабула. По нему было видно, что он не ориентируется ни во времени, ни в пространстве, и вообще находится где-то далеко отсюда. Шмидт вопросительно взглянул на Коляна, и тот со значением покрутил пальцем у виска.
- Где ты его нашел? - растерянно поинтересовался Дмитрий.
- В ментуре на Гуриевича, он без документов был, его участковый нашел на улице. Менты пытались выяснить, кто он и что, снять показания, но он полностью отключился, ты же видишь. Пришлось дать на лапу, не хотели его отпускать. Я говорю, нужна вам лишняя головная боль, особенно сейчас. А они мне - это важный свидетель...
Оба одновременно посмотрели на академика, с безразличным видом стоявшего посреди комнаты.
- Что будем делать? - спросил Колян Шмидта, положив на стол связку ключей. - Это все, что у него было.
- От его квартиры, - догадался Дмитрий. - Давай вот что сделаем, берем старика и дуем к нему на Ленинский проспект. Завтра найдем сиделку, организуем ему призор. На ночь оставим кого- нибудь из наших, Чилонова, например. Не бросать же деда...
XXXVI
Директриса интерната "Сосновый бор" Шубина решила, что не стоит травмировать детей кошмарными подробностями взрыва жилого дома на улице Гуриевича. И так первые репортажи, которые ученикам позволили посмотреть, вызвали у девочек истерику.
Федеральные каналы по ее приказу были отключены, а вместо новостных программ по кабелю непрерывно крутили фильмы - в основном комедии и фэнтези. В учебное время преподаватели обрушили на детей лавину заданий. Лучшее средство от горя и переживаний - работа.
Занятия шли, как и в других учебных заведениях, по программе, словно по накатанной колее. Но колея тут все-таки была немного другая. Бела она как бы в гору. Лариса Генриховна не уставала повторять коллегам:
- Сегодня вы учите тех, кто будет назначать вам зарплату и выплачивать пенсию завтра. И чтобы потом не бить себя в грудь, учите их так, чтобы им и спустя годы хотелось платить вам как можно больше!
И эту концепцию директор интерната подкрепляла универсальным средством: жесткой, но честной внутришкольной конкуренцией.
Эффект от ее слов был не так велик, как хотелось бы. Но все-таки был. Даже обструганные государством училки на конкретном примере были способны понять взаимосвязь качества своей работы и оплаты за нее.
Все обязательные и необязательные предметы: русский, английский, математику, физику, семейную и деловую психологию, основы права и прочие предметы, - преподавали для каждого класса как минимум два учителя, на выбор. А экзамены принимали комиссии из приглашенных со стороны известных педагогов и ученых.
И учащиеся, зная, что от правильного выбора преподавателя зависят их оценки, а следовательно, и деньга-шишки, и степень свободы, и привилегии, ходили на занятия тех, кто учил лучше: понятнее, интереснее и толковее.
Ну, а чем больше учеников, чем лучше их успехи, тем весомее зарплата преподавателя, чем меньше - тем вероятнее увольнение. Таковы суровые законы конкуренции. С другой стороны, если кто-то из детей и сам не успевал, и другим мешал, таких безжалостно отчисляли под ка- ким-нибудь благовидным предлогом, вроде чрезвычайной одаренности к рисованию, которая требует срочного перевода в художественную школу.
На таких жестких условиях найти учителей было не так-то просто. Выпускники пединститутов в подавляющем большинстве предпочитали жаловаться на мизерные ставки в школе, а не вкалывать и зарабатывать деньги там, где можно было это сделать.
Но уж если кто приживался в "Сосновом бору" - учитель или ученик - для него это место делалось в полном смысле родным домом и альма-матер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73