— Возможно… Но тебе не кажется, что ты немножко опоздал? Белый Трибунал распущен, «Жу-жу» больше не выходит. Кого теперь интересуют Мухи?
— Например, городской магистрат. И Солдат Света. Кажется, при аресте они потеряли любимого начальника, некоего капитана Зегнаура. Его оставшиеся в живых товарищи так и рвутся схватить убийцу.
— Убийцу? — недоверчиво переспросила Гленниан. Неужели это о ней? Она помнила, как, на ее счастье, свалился с лестницы остававшийся для нее до сих пор безликим и безымянным преследователь. То ли она его толкнула, то ли он сам споткнулся, девушке тогда было не до этого. До сегодняшнего дня она даже не знала, жив он или умер. Выяснить это было бы нетрудно, но Гленниан, пожалуй, не особенно-то хотела знать. Она никому не желала вреда, просто пыталась спастись. И она — убийца?
— Именно так, — жизнерадостно подтвердил Пфиссиг. — Они, знаешь ли, успели ее разглядеть. Молодая женщина в Длинном сером плаще. У тебя, помнится, есть такой плащ? Ты его, кажется, давно не надевала. Испачкался или порвался? А может, надоел? Женщины не любят подолгу носить одни и те же наряды.
— На улице потеплело.
— Конечно, это объяснение. Как бы то ни было, ты понимаешь, как хочется солдатам отыскать убийцу и ее сообщников.
— Сообщников?
— Товарищей. Остальных Мух.
— Если та женщина и совершила преступление, при чем тут остальные? — пожала плечами Гленниан.
— Они тоже — Мухи. Этого достаточно, — пояснил Пфиссиг. — Указ дрефа все еще действителен, а он, как ты помнишь, призывает казнить всех членов этого общества без суда, как только их личности будут установлены.
— Этот указ устарел. Дреф, конечно, отменит его.
— Возможно, когда вспомнит об этом. Однако сейчас дреф Лиссид осматривает литейные заводы в Оглеце и возвратится не ранее следующей недели. Конечно, гонец на хорошем коне смог бы добраться в Оглец за два дня, а затем, если хватит сил и не случится ничего дурного, еще за два дня вернуться в Ли Фолез с помилованием, подписанным непосредственно дрефом. Но у меня есть кое-какое влияние в этом городе, и все доказательства в моих руках. Могу тебя заверить, что помилование придет слишком поздно, чтобы спасти тебя и твоих дружков от виселицы.
— Ты нарочно выбрал время, когда дрефа нет в городе!
— Не скули.
Гленниан вскочила с кресла. Пфиссиг тоже поднялся и попятился.
— И не думай применить силу! — взвизгнул он. — Все доказательства подробно записаны и хранятся в надежном месте. В случае моей смерти или исчезновения они будут переданы властям!
— Трус, ты что — вообразил, что я стала бы пачкать о тебя руки?
— Если осмелилась бы. По глазам видно. Когда мы поженимся и я стану здесь хозяином, ты будешь смотреть на меня по-другому!
— Поженимся?
— Безотлагательно. А именно — завтра утром. Скажи служанке, чтобы приготовила тебе платье, подходящее к случаю, но достаточно скромное. И смотри, чтобы вырез был не слишком глубоким! А если надумаешь сбежать — передай своим дружкам-Мухам, чтобы готовили завещания.
Гленниан не нашлась с ответом. Шатаясь, она вышла, оставив Пфиссига торжествующим хозяином музыкальной комнаты.
До особняка ЛиМарчборгов она добралась уже в темноте, и сперва подумала, что дом пуст. Но слабый луч света, падавший из окна второго этажа, убедил ее, что это не так. Постучавшись, девушка напрасно дожидалась ответа. Она постучала еще раз, сильнее, и, наконец, в отчаянии швырнула горсть камешков в окно. Не услышать дробного стука было невозможно, но Гленниан на всякий случай снова принялась колотить в дверь.
Дверь медленно приоткрылось, и у девушки перехватило дыхание. Она довольно давно не видела Тредэйна. Весь город знал, что благородный ландграф ЛиМарчборг возвратился в фамильный особняк, но ее записки оставались без ответа, и девушка решила, что Тредэйн не желает больше видеть ее. Это было обидно и причиняло боль, но Гленниан понимала его: она слишком много знала, чтобы он мог спокойно смотреть ей в глаза.
Однако теперь, увидев его на пороге дома, она задумалась, не объяснялось ли его молчание болезнью. Тредэйн казался именно больным. Свеча озаряла бледное, осунувшееся лицо и глубоко запавшие глаза. Можно было подумать, что он много лет мучается бессонницей.
— Ты болен? — спросила Гленниан.
— Нет. Здоров, — сейчас голос его еще больше, чем раньше, казался заржавевшим от долгого молчания.
— Почему ты не отвечал на мои записки?
— Извини. Думал, так будет лучше. Зачем ты пришла?
— Хотела поговорить с тобой.
— Не о чем говорить. Тебе лучше уйти. Иди домой. — Дверь начала закрываться.
— Подожди, пожалуйста! Мне необходимо с тобой поговорить. Мне больше не к кому идти. Я в беде, в большой беде, и мне нужна твоя помощь!
Это остановило его. Он пристально взглянул на девушку, и удивление немного оживило его застывшее лицо. Чуть помедлив, он широко распахнул перед ней дверь.
Гленниан с опаской шагнула внутрь, словно бы Тредэйн приглашал ее не в фамильный особняк ЛиМарчборгов, а в необитаемую пещеру. Сравнение оказалось вполне уместным. Свеча в руке Тредэйна, как ни слаб был ее свет, выхватывала из темноты толстый ковер пыли на мраморном полу, намертво забитые ставни и сероватые наросты под потолком, оказавшиеся при ближайшем рассмотрении чехлами на канделябрах.
Хозяин провел ее через прихожую в просторный высокий зал, бывший когда-то, по детским воспоминаниям Гленниан, изысканной гостиной. Изящная мебель скрывалась теперь под бесформенными чехлами, а красивая резьба мраморного камина потемнела от въевшейся грязи. Холодно, сыро и очень тихо.
Как он может здесь жить?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142