В одной руке она держала мастихин и, когда я заговорил, подняла руку ко лбу и тыльной стороной откинула выбившуюся прядь волос. Потом, опустив руку, она стояла, еще долго слушая меня после того, как я кончил говорить, и вслушивалась в отзвук моих слов, сравнивая их с образом мужчины или мальчика, который стоял перед ней. Но самую странную деталь этого мига мне труднее всего передать. Дело в том, что Стефани оказалась настолько близка тому образу, который существовал в моем воображении, что это противоречило здравому смыслу. Ее бледность, неподкупно-правдивый вид, внутренняя сила вкупе с какой-то трогательной хрупкостью так точно совпадали с тем, что я ожидал увидеть, что, натолкнись я на нее где-то в другом месте, я бы сразу понял - это Стефани.
- Меня зовут Нед, - сказал я, глядя прямо в ее глаза. - Я друг Бена. И его коллега. Я один. Никто не знает, что я здесь.
Я хотел было продолжать. У меня в голове была заготовлена эффектная речь типа: “Пожалуйста, скажите ему, что бы он ни сделал, я - с ним”. Но твердость ее взгляда остановила меня.
- А какое имеет значение, что кто-то знает, что вы здесь, а кто-то нет? - спросила она. Она говорила без акцента, но с немецким ритмом, чуть запинаясь перед открытыми гласными. - Он не прячется. Кто, кроме вас, ищет его? Да и зачем ему прятаться?
- Я понял, что у него могут быть некоторые неприятности, - сказал я, проходя за ней в дом.
Большая комната была наполовину мастерской, а другая половина была приспособлена под жилую комнату. Большая часть мебели была покрыта чехлами. На столе стояла не убранная после еды посуда: две кружки и две тарелки с остатками еды.
- Что за неприятности? - спросила она.
- Это касается его работы в Берлине. Я решил, что он, вероятно, говорил вам об этом.
- Он ничего мне не говорил. Он никогда не говорил со мной о своей работе. Наверное, он знает, что меня это не интересует.
- Можно ли узнать, о чем он говорит?
Она обдумала это.
- Нет, - и затем, вроде бы смягчившись: - Теперь он вообще со мной не разговаривает. Похоже, он стал траппистом [10]. А почему бы и нет? Иногда он смотрит, как я рисую, иногда ловит рыбу, иногда мы что-нибудь едим, иногда выпиваем немного белого вина. Он довольно много спит.
- Как давно он здесь?
Она пожала плечами.
- Дня три.
- Приехал прямо из Берлина?
- Приплыл на лодке. Поскольку он ничего не рассказывает, это все, что я знаю.
- Он исчез, - сказал я. - За ним охотятся. Они решили, что он мог появиться у меня. Не думаю, чтобы они о вас знали.
Она снова слушала меня, слушала сначала мои слова, потом мое молчание. Казалось, ее ничто не смущало, она была как вслушивающееся животное. Вспомнив о самоубийстве ее возлюбленного, я подумал, что все выпавшие на ее долю переживания делают ее такой: для мелких беспокойств она была недосягаема.
- Они, - повторила она с удивлением. - Кто это - они! Что такого особенного можно узнать обо мне?
- Бен занимался секретной работой, - сказал я.
- Бен?
- Как и его отец, - сказал я. - Он безумно гордился тем, что идет по стопам отца.
Она была поражена и взволнованна.
- Зачем? На кого? Секретная работа? Что за дурак!
- На английскую разведку. Он находился в Берлине, был атташе у военного советника, но его настоящей работой была разведка.
- Бен? - сказала она, и на ее лице отразились отвращение и неверие. - Зачем ему вся эта ложь? Бен?
- Боюсь, вы правы. Но это был его долг.
- Как ужасно.
Ее мольберт стоял ко мне обратной стороной. Встав перед ним, она начала смешивать краски.
- Мне бы с ним только поговорить, - сказал я, но она сделала вид, что слишком поглощена своими красками и не слышит меня.
Задняя сторона дома выходила в парк, за которым виднелись сгорбленные от ветра сосны. За соснами лежало озеро, окруженное маленькими розовато-лиловыми холмами. На дальнем берегу я различил рыбака, стоящего на развалившейся пристани. Он ловил рыбу, но не забрасывал удочку. Не знаю, как долго я разглядывал его, но достаточно долго для того, чтобы понять, что это Бен и что ловить рыбу ему абсолютно неинтересно. Я распахнул стеклянные двери и вышел в сад. Я шел по пристани на цыпочках, а холодный ветер рябил озерную воду. На Бене был надет слишком широкий твидовый пиджак. Я догадался, что он принадлежал ее покойному возлюбленному. И шляпа, зеленая фетровая шляпа, которая, как и все шляпы, на Бене выглядела так, словно была сделана специально для него. Он не обернулся, хотя должен был почувствовать мои шаги. Я встал рядом.
- Единственное, что ты сможешь поймать таким образом, - так это воспаление легких, понял, немецкая задница? - сказал я.
Он смотрел в другую сторону, поэтому я остался стоять рядом с ним, глядя, как и он, на воду и чувствуя толчок его плеча, когда шатающаяся пристань небрежно натолкнула нас друг на друга. Я видел, как темнела вода, а небо за горами становилось серым. Несколько раз я видел, как красный поплавок тонет в маслянистой поверхности. Но если рыба и клевала, Бен и пальцем не шевелил, чтобы поводить ее или намотать катушку. Я увидел, как в доме зажегся свет, и представил Стефани за мольбертом, добавляющую еще мазок и поднимающую руку ко лбу. Холодно. Надвигалась ночь, но Бен не шевелился. Мы вступили друг с другом в состязание, как во время наших занятий по физической подготовке. Я наступал, Бен не сдавался. Но только один из нас мог поставить на своем. Я не собирался уступать, пока он не признает меня, даже если бы мне потребовалось простоять тут всю ночь, весь завтрашний день и даже если бы я умер голодной смертью.
Взошел месяц, появились звезды. Ветер улегся, и над почерневшим болотом появилась серебряная дымка. А мы все еще стояли и ждали, что кто-то из нас сдастся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124