Клотильда и отец Дюбуа все еще спорили о высоких материях. Она, не останавливаясь, пила мюскаде и разрумянивалась прямо на глазах. Священник ограничивался «Перье». Его тонкие губы манерно изгибались, когда он говорил.
Шиб украдкой взглянул на часы— «Брегет» 1954 года на кварцевых кристаллах с темно-бордовым циферблатом. 18.30. Пора откланяться, подумал он, и в этот самый момент вошли Шарль и Луи-Мари. Шарль сделал себе тост с мусакой из баклажанов. Луи-Мари, в ушах у которого были наушники от плеера, налил стакан лимонада.
— Луи-Мари, — внезапно окликнул его отец, — зачем тебе эта штука?
— Я слушаю Дебюсси, у меня завтра экзамен по фортепьяно, — ответил тот, снимая наушники.
— Дай сюда! — резко приказал Андрие. — Отдай мне его немедленно!
— Но, папа...
— Ты меня слышал?
Луи-Мари побледнел, потом схватил плеер и швырнул его на пол.
— Хорошо, папа, — сказал он и вышел. Шассиньоль кашлянул. Лабаррьер поднял плеер и положил его на стол.
— Эти подростки... — вздохнул он.
Андрие с кривой улыбкой повернулся к нему, но, прежде чем он успел ответить, вмешалась Бабуля:
— Я беспокоюсь о детях, Жан-Юг... Ты ведь знаешь, они в шоке... Тебе следует попросить Дюбуа побеседовать с ними.
— О-о, мама, неужели ты думаешь, что в наши дни мальчишки будут откровенничать со священником! — раздраженно сказал Андрие, вновь опрокидывая бокал.
— Дюбуа — специалист по работе с подростками, у него мировая известность. Уверяю тебя...
— Может быть, Кордье что-то посоветует?.. — вполголоса предположил Лабаррьер. — В прошлом году, когда Ноэми вдруг впала в депрессию... совершенно беспричинную... он направил ее к Эме, неврологу. Знаете этого типа, который всегда приходит в клуб в галстуке-бабочке? Понадобилось всего несколько сеансов, и Ноэми вернулась в норму.
— Да нет, я вовсе не о том, что детям нужен психиатр! — воскликнула Бабуля.
— Он невролог, а не психиатр, — поправил Лабаррьер.
— Это одно и то же, — отмахнулась Бабуля, поворачиваясь к Жан-Югу. — Что им действительно нужно, так это моральная поддержка.
— Ты хочешь сказать, что я не справляюсь с ролью отца? — неожиданно резко спросил Андрие, и черты его лица окаменели.
Шассиньоль деликатно взял Лабаррьера под руку:
— Я совсем забыл познакомить вас с Виннифред...
— Шарль и Луи-Мари в полном смятении,—продолжала Бабуля. — Ты им нужен, Жан-Юг.
— И что я, по-твоему, должен сделать? Оживить ее?
— Я запрещаю тебе богохульствовать!
— Ты можешь запрещать все, что тебе угодно. Ничего не изменится.
— Тебе самому нужен психиатр, — заявила Бабуля.
— Боже, мама, прошу тебя... Сейчас неподходящий момент, чтобы...
— Тебе, и особенно ей, — многозначительно повторила Бабуля. — Она совершенно не в себе.
Последние слова были произнесены так тихо, что Шиб едва смог их расслышать.
— Мама!
— Пусть я стара, но еще не выжила из ума... Инфаркт в моем возрасте... К счастью, я смогла...
К ним подошел Кордье, который склонился и поцеловал руку Бабуле.
— Выдержит ли Бланш такой удар? — спросила Бабуля.
— Ей просто нужно, чтобы ее оставили в покое, — вмешался Жан-Юг. — Как и мне.
— Я принес вам... — сказал Кордье, передавая Жан-Югу пузырек с таблетками. Тот кивком головы поблагодарил и быстро отошел.
Бабуля положила обратно на тарелку свой тост с лососем, к которому едва притронулась.
— Ничего не могу есть, — сказала она.
— Неудивительно, — вздохнул Кордье и взглянул на часы. — Извините, мне нужно позвонить... у одного из моих пациентов инфаркт.
— Вам не кажется, что Бланш нужен отдых? — спросила Бабуля.
— Безусловно, — отозвался Кордье.
— Нет, вы не совсем поняли... я имею в виду отдых... например, в санатории.
Неожиданно Кордье пристально взглянул на нее.
— Да, возможно, — помедлив, ответил он. — Представить только, что она останется здесь одна с детьми, которыми не сможет заниматься... особенно Энис... — С этими словами Кордье вышел в соседнюю комнату.
Шиб почти физически ощущал, что уши его вытянулись, как у охотничьей собаки. Он так напряженно прислушивался к разговору, что у него заболели скулы.
У Андрие проблемы с сыновьями, которые не признают его родительского авторитета. Он совершенно не переносит вмешательства матери в семейные дела. Бабуля хочет отправить Бланш в клинику. Кордье пичкает их всех антидепрессантами. Да уж, веселая складывается картина. Он словно оказался за кулисами маленького семейного театра. Маскарадные костюмы, реквизит иллюзиониста и прочая мишура... Отец Дюбуа, «специалист по работе с подростками»... Довольно подозрительно... И Ноэми Лабаррьер с ее «совершенно беспричинной» депрессией... Может, она случайно оказалась свидетельницей того, как родители истязают маленькую Элилу? А у внешне респектабельного Поля Лабаррьера мутный взгляд и вялый подбородок... Хм... Прогнило что-то в этом высшем свете...
— Семья... — вздохнула Бабуля, которая вдруг показалась ему очень старой. — Столько радости и столько горя...
— В таких печальных обстоятельствах, — вполголоса сказал Шиб, — люди обычно забывают обо всем, что дает нам силу продолжать жить. Но это не значит, что таких вещей не существует.
— Ах, как же вы правы! — неожиданно воскликнула Бабуля. — Именно это я и пытаюсь внушить бедняжке Бланш. Однако...
— Говорят, что материнская скорбь глубже океана и чернее ночи.
О, этот Шиб Морено, король банальностей!
— Мать должна заботиться о живых детях, — сказала Бабуля, стараясь смягчить фальшивой улыбкой очередную избитую фразу. — Она не может позволить себе утонуть в океане скорби, о котором вы говорили, иначе вся семья будет страдать.
— Если бы вы смогли уделить мне минутку, Луиза, я бы хотел поговорить с вами о ближайшей африканской миссии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104