Я прислушиваюсь. Тишина. Боль в голове с каждой секундой становится все сильнее; наверное, у меня преогромная шишка где-то на затылке — там, где пульсирует, постепенно набирая силу, эта проклятая боль. Хоть бы воды кто-нибудь принес. Или просто поговорил со мной. Объяснил бы толком, что же такое произошло…
Здесь пахнет деревом. Такое впечатление, будто я нахожусь в деревянном доме. В каком-то шале? Но с чего вдруг? Дядюшка мой живет на вполне современной вилле, оборудованной и разукрашенной всем, чем только можно — ведь он как-никак строительным бизнесом занимается. К тому же у него в доме никогда не бывает так тихо.
Ну-ка, подумаем немножко. Мы ехали по шоссе, намереваясь забрать из школы Виржини. Потом попали в аварию. Вполне возможно, что нас подобрали и временно приютили у себя какие-то люди. На редкость молчаливые — ну, допустим, и вовсе немые. А может быть, только я и осталась в живых? Черт. Это просто невозможно.
Нажимаю пальцем на кнопку — кресло медленно движется вперед. Судя по звуку, пол здесь паркетный. Бум! Стена. Пускаю кресло назад, проходит секунды три и — бум! — другая стена. Крохотная комнатушка в три секунды шириной. И похоже, даже без мебели. Прихожая, что ли?
— Не волнуйтесь, все в порядке!
Господи! У меня волосы на голове дыбом встали, прежде чем я узнала голос Иветты.
— Элен скоро придет.
А Поль? Почему она ничего не говорит о нем? Почему вообще она не торопится объяснить мне все толком?
Что-то касается моих губ. Стакан. Вода. Спасибо, славная моя Иветта. Я пью очень долго, не в силах оторваться от стакана. Вкус у воды довольно мерзкий, но все равно мне становится намного лучше. Чувствую себя страшно усталой. Хочется, чтобы Иветта как можно скорее объяснила мне… Но проклятая боль в голове усиливается… усиливается, заставляя забыть обо всем…
Почему я ничего не вижу? Хочется открыть глаза. Я хлопаю веками, но совершенно напрасно: полная тьма. Хочется пить; меня по-прежнему терзает жажда. Ощущение такое, словно губы раздулись до невероятных размеров. Иветта, помнится, напоила меня водой. Иветта. Дорожная авария. А не вижу я ничего, потому что слепая. Просто на какой-то момент забыла об этом, — очнулась, пребывая мысленно в тех временах, когда все еще было в порядке. Поднимаю руку. Никто не откликается на мой молчаливый зов. Я попрежнему сижу. Очень болит затылок — он словно одеревенел. Наверное, какое-то время я спала. А сейчас страшно хочется оказаться в лежачем положении.
Я выпила воды и уснула. Но где же все остальные? Еще раз поднимаю руку. Ну не могли же они все исчезнуть!
— Все в порядке.
Опять Иветта — и все так же неожиданно. Со свету меня сжить решила, что ли? Ведь обычно-то ее за версту бывает слышно — она же ходит, как слон!
— Сейчас я приготовлю отличный пирог.
Да плевать мне на твой пирог! Где Поль и Элен? Расскажи же, наконец, что такое с нами случилось!
— Вашего дядюшку я предупредила.
Отлично, но — о чем? А тут еще эта проклятая головная боль, не утихающая ни на секунду, чем больше я нервничаю, тем сильнее она дает о себе знать: ощущение такое, будто вместо головы у меня — настоящий паровой котел, в который какой-то безумный кочегар без конца подбрасывает угля. Ну прямо человек-зверь: швыряет лопату за лопатой, хотя череп мой уже дымится от перегрева; ох, если бы я только владела обеими руками — поймала бы Иветту, сжала изо всех сил и трясла бы до тех пор, пока она не расскажет мне, где мы.
— Поль звонил.
Поль? Значит, он не здесь? Или она хочет сказать, что он звонил куда-то в другое место? Чтобы вызвать необходимую нам помощь? Иветта! Я поднимаю руку и много раз подряд сжимаю и разжимаю кулак. Ты что, не видишь уже привычного тебе знака?
— Поль звонил.
Поняла, я ведь не глухая. Ради всего святого, Иветта, постарайся же меня понять. Господи, может, она ранена и лежит у моих ног, бормоча в предсмертном бреду… но нет — голос-то у нее вполне нормальный: она нисколько не задыхается, говорит, как обычно.
Как обычно. Причем совершенно спокойно. А вдруг… нет, это невозможно, но все же… вдруг Иветта утратила рассудок? Эта довольно странная для нее манера произносить очень короткие фразы, да еще таким спокойным голосом — словно ничего и не случилось… Возможно, ей довелось испытать слишком сильный шок. В голове у меня тут же возникает сценарий катастрофы: Поль и Элен мертвы — или бьются в предсмертных судорогах — а Иветта, затащив меня в какую-то придорожную лачугу, что называется «съехала с катушек»: вообразила, что мы с ней — дома, и теперь «хлопочет по хозяйству»; стало быть, мы с ней здесь довольно скоро и окочуримся: я — прикованная к своему креслу, она — воображая, будто готовит пирог.
Однако на самом деле все не так — она вовсе не «хлопочет по хозяйству». Она вообще не шевелится. Если бы она хоть на миг пошевелилась, я бы непременно услышала это, тем более на паркетном полу.
Вопрос: где же тогда Иветта?
Качусь в своем кресле вперед — снова стена. Назад — стена. Вправо — стена. Влево — стена. Катаюсь крестнакрест — сплошные стены.
А где же Иветта? Я ни разу ее даже не коснулась. Равно как и не слышала каких-либо посторонних звуков. Я вообще слышу лишь гулкие и частые удары собственного сердца. Ну пошевелись же, Иветта; пожалуйста, пошевелись.
— Поль звонил.
Я буквально леденею с головы до ног. Точно: она сошла с ума. Но где же она? Ее голос звучит откуда-то справа. Качу кресло на голос. Никого.
— Поль…
Далее следует какой-то совершенно механического характера звук. Что еще за ерунда? Тридцать лет я знаю Иветту, однако подобных звуков она никогда не издавала. Черт возьми… Кажется, я начинаю понимать, что означают эти короткие фразы в полной тишине…
Это — не Иветта, это — лшгнитофон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96