Краем глаза я заметила, что мышцы его лица напряглись. Он свернул на Мэйн-стрит и вскоре затормозил у «Пейдж». Я продолжала сидеть, не выражая желания выйти из машины. Йен выключил двигатель и, помолчав, спросил:
– А что именно тебя интересует?
Я зажмурилась, ослепленная ярким светом фар встречного автомобиля на шоссе, поморгала и сказала:
– Мне бы хотелось знать, почему тебе не нравится повышенное внимание к твоей персоне... Чего ты стесняешься? Разве стыдно быть известным богатым писателем?
– Во-первых, я всего лишь относительно популярный автор детективов. А во-вторых, мне стьщно за то, что я, сын профессора-филолога, подался в беллетристику.
– Я тоже кое-что смыслю в литературе, – заметила я, – и хочу тебя успокоить: твои книги достойны наивысшей оценки.
– Спасибо, Порция! – улыбнулся Йен. – Ты настоящий друг.
– Мне кажется, что твой отец гордился бы тобой, – добавила я, похлопав его по плечу.
– Спасибо, Порция, – повторил Йен, почему-то помрачнев. – И спокойной ночи.
Я порывисто подалась к нему и легонько поцеловала его в губы.
– И тебе, Йен!
Он стиснул зубы, борясь с охватившим его волнением.
Я заерзала на сиденье, но не отвела взгляда.
– Все в порядке, Йен, – первой нарушила я молчание, пронизанное возбуждением. – Ты был прав, мы с тобой повстречались не в очень удачное время. Но могла же я, одна из так называемых «барышень» Фаллон, поцеловать хотя бы раз именитого английского писателя, пожаловавшего в наш провинциальный городок!
Не дав ему возможности ответить, я открыла дверцу, выбралась из машины, бегом пересекла дорогу и, не оборачиваясь, быстро пошла к дому.
Обернись я, и Йен очутился бы в эту ночь в моей постели, где овладел бы мной. А на следующее утро он бы от меня ушел, что стало бы невыносимым испытанием для моего истерзанного сердца. Не говоря уже об органах с тефлоновым покрытием, травмированных разлукой с Питером.
– Привет, Ронда! Это Порция!
Склонившись над письменным столом, освещенным зеленой лампой, я с тревогой поглядывала на распахнутую дверь конторы. Было уже четверть девятого вечера, магазин закрылся в восемь, но я все равно нервничала, опасаясь, как бы не вернулся кто-нибудь из «барышень». Всю неделю я собиралась с духом, чтобы позвонить по номеру, записанному на желтом листке бумаги. Однако набрать номер Джека так и не осмелилась.
Вчера я наконец подняла телефонную трубку, послушала гудок и положила ее на рычаг.
Сегодня я решилась позвонить Ронде, временно жившей в моей квартире в Сиракьюсе. Согласитесь, это все-таки был прогресс!
– Порция? Тебя плохо слышно. Как твои дела?
– Прекрасно! – соврала я, хотя по большому счету была близка к истине: ведь если не учитывать неудавшийся роман, испорченную карьеру и отсутствие перспективы когда-нибудь создать семью, то дела мои шли просто как в сказке, пусть и страшной. – А как твои успехи?
– У меня все нормально, – ответила Ронда. – Правда, новое жилище я пока себе не нашла, но судья обязал этого гнилого поганца выплачивать мне ежемесячно восемьсот долларов компенсации. Приятная новость, не правда ли?
До развода этого «поганца», ее мужа, звали Джоном.
– Мне передали, что ты мне звонила, – сказала я.
– Да, мне нужно кое-что тебе сообщить. – Послышался шорох бумаги. – Куда же она задевалась, эта бумажка? Ага, нашла! Извини, Порция, у меня на столе такой бардак!.. Вот. Тебе звонил Джек!
– Джек? А как его фамилия? – Я резко выпрямилась, оставив в покое старую чернильницу, которую машинально теребила во время разговора.
– Никак не разберу... Странная какая-то у него фамилия, Триплсек...
– Может быть, Трипплхорн? – сглотнув ком, спросила я с замиранием сердца.
– Точно! – обрадованно вскричала Ронда, так громко, что у меня зазвенело в ухе. – Я ему не сказала, где ты сейчас находишься. Вдруг это сексуальный маньяк или брачный аферист? Сейчас стало так опасно жить... – Она захрустела картофельными чипсами. Впрочем, это могла быть и морковка. – Он оставил номер своего телефона. Будешь записывать?
– Нет, спасибо. У меня есть его номер. Больше никто не звонил?
– Да вроде бы нет, – проглотив морковку, сказала она.
– О'кей! Прекрасно. Пока!
Я положила трубку, вышла в торговый зал и уставилась в окно. Закатное солнце окрасило интерьер магазина в апельсиновый цвет. У меня защемило сердце. Я прошлась по проходу между стеллажами, касаясь кончиками пальцев книжных корешков, как часто делала в детстве, и мне стало чуточку легче.
Итак, дело обстояло следующим образом. Пока я трусливо медлила, не решаясь первой позвонить своему отцу, он сам позвонил мне в Сиракьюс. Вера сказала бы, что это телепатия. Я же была уверена, что это знак свыше.
Пора было действовать, не дожидаясь небесной кары.
Малодушие – тяжкий грех.
– Я тебе не помешаю? – спросила я, когда Йен отпер мне входную дверь и с удивлением уставился на бутылку вина в моей руке. – Составишь мне компанию? Бьюджи временно не пьет...
Йен рассмеялся и отступил в сторону, приглашая меня войти. Я прошла в кухню и стала открывать один за другим ящики стола в поисках штопора. Йен наблюдал за мной, стоя в проходе. Я чувствовала это копчиком.
– Как идет работа над книгой? – спросила я.
– Вполне успешно, скоро закончу.
– И тогда ты вернешься в Англию? – Голос мой дрогнул.
– Да, – сказал он.
– Понятно... – Руки у меня почему-то вдруг задрожали, а в груди похолодело, словно бы это стало для меня новостью.
Где же этот проклятый штопор? Я задвинула ящик, вытянула другой и стала шарить в нем. Однако штопора и там не оказалось. У меня вырвался нервный смешок.
– Только не говори, что мне придется вытаскивать пробку зубами!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71