— Не робей, воробей, и не таких людьми делали…— И он хлопнул его по плечу.
— Я отчаянный!
— Врешь. И никакой ты не вор!
— Как так?—Анатолий растерянно смотрел на воспитателя.
— А вот так! Вора, брат, за километр даже со спины узнать можно. Вор —он трус, хотя и наглый. Он все время трясется за свою шкуру, он боится, поэтому для храбрости и бахвалится перед такими пацанами. Ходит он не так, как все, а настороженно, оглядывается по-особому, вот так…— Воспитатель показал. — И взгляд у него особенный. А у тебя походка не та, взгляд не тот, все не воровское. Повторяешь ты, как попка, чужие слова.
Анатолий выругался для престижа.
— Да-а-а… Видать, воры изрядно оболванили твои мозги, замусорили. Но меня ты не обманешь. Мы продуем твои мозги свежим ветерком, и весь мусор слетит! Давай знакомиться: зовут меня Иван Игнатьевич.
— А я Мамона! — упрямо ответил Анатолий. Он растерялся, но сдаваться не хотел.

2
Он упорствовал уже несколько месяцев. Это стало для него своеобразным спортом. Кто кого? Азарт сопротивления! Стоять на своем — и не сдаваться!
В детстве он играл в путешественников, много читал об экспедициях и мечтал, когда вырастет, стать знаменитым путешественником-океанографом. Именно это и толкнуло Анатолия на ночные походы в пионерском лагере, за что и отослали его домой. Когда же он был осужден и ему показалось, что решетка отрезала его от заветной мечты навсегда, то новая игра в борьбу и сопротивление — потребность периода возмужания — помогала ему преодолеть мучительную пору душевного смятения. Уродливая, изломанная, но все же это была форма самоутверждения личности.
К невеселому, болезненному наигрышу Анатолия толкала и обида на судей, на «дружков», порой — на весь мир. Самолюбивый и гордый, даже разоткровенничавшись с Красавчиком, он ничего не сказал ему о своей обиде. Иногда Анатолий так раздувал в себе тлевший под спудом пожар, что он превращался в пожар верховой. Тогда Анатолий неистовствовал и совершал дикие поступки.
«Вы меня посчитали подлецом, виноватым во всех грехах, так нате вам! Смотрите! Я еще хуже, чем вы думаете! Пусть мне, назло вам, будет плохо, пусть я буду мучиться, но никогда не стану на колени и не начну бить поклоны, чтобы меня пожалели. Не нужны мне ни ваша жалость, ни внимание!» Так можно было бы определить буйное поведение Анатолия, мучившего самого себя.
Тогда, в их первую встречу, воспитатель не стал больше с ним спорить.
— На, держи! — весело воскликнул он. — Твоя?
Анатолий увидел свою записную книжку. Как она оказалась у воспитателя?
— Да!
Анатолий почти вырвал книжку из рук Ивана Игнатьевича, единственное, что осталось у него из дома.
— То-то! А говоришь — опытный, отчаянный. Учил, брат, урок, да не выучил… Одна теория, а практики нет. Это хорошо, очень хорошо. — Иван Игнатьевич засмеялся и легонько подтолкнул его к двери в свой кабинет. — Отчаянный вор! А где же твоя воровская наблюдательность, если ты не заметил, как я у тебя вытащил книжку из кармана? В книжке есть выписки. Ты что же, собираешься стать путешественником?
— Ну и что? — вызывающе спросил Анатолий.
— А вот если бы тебя выбросили на необитаемый остров, как ту четверку ученых, которая в конце концов встретила капитана Немо, забыл, как называется…
— «Таинственный остров» Жюля Верна.
— Ага. Они имели знания и потому многое смогли сами сделать. А если бы выбросило тебя? Ну, на что бы ты годился, не умея держать в руках ни топора, ни молотка?
— А я все равно работать не буду…
Иван Игнатьевич засмеялся.
— А все-таки что бы ты делал на острове?
— Ну, я, как Робинзон Крузо…
— Завел бы себе Пятницу? Раба? Да, каждый уголовник-рецидивист имеет привычку заводить себе Пятниц. Ты и сейчас Пятница у Франца.
— Хотите поссорить нас?
— А вы и так поссоритесь. Не такой у тебя характер, чтобы тобой помыкал этот Красавчик.
Анатолий нахмурился и промолчал. Ему казалось, что Иван Игнатьевич знает о нем что-то такое, чего он сам о себе не знает.
Потом Иван Игнатьевич вызвал Франца.
— Что вы на меня тогда так смотрели? — спросил Красавчик.
— Ты в театре играл?
— Я артист на сцене жизни! Мой предок, тот артист знаменитый. А что?
— Да просто пожалел, Артистические способности зря пропадают.
— На дешевку хотите взять? Я в самодеятельности участвовать не буду. Зря стараетесь.
— Характер у тебя… Небось учился на двойках, изводил преподавателей, тиранил малышей и знал, что ничего за это не будет? Мать заступится, а если надо, то и отец…
— Ну и что! Он и сейчас за меня хлопочет.
— Мать, наверное, давала много денег. Самому тратить скучно, завелась компания, рестораны, девушки, подарки… Маминых денег стало не хватать, ну и начал красть? А краденое — надо продавать. Связался с перекупщиками краденого. Ну и пошло… Правильно?
— Вы же сами обещали, что о прошлом никто напоминать не будет.
— Верно! Напоминать не будем, если сам постараешься забыть прошлое и покончить с ним. Если перестанешь ломаться и, как все люди, будешь работать, учиться. Приезжал твой отец. Но учти: до тех пор пока не возьмешься за работу и учебу, я запретил передавать тебе сладкое.
— Значит, предок появлялся?—воскликнул Франц. — Я не могу без сладкого. Это безобразие! — Нижняя губа у Франца загнулась влево, уродуя лицо. — Вы не имеете права задерживать передачи!
— Заруби себе твердо: бездельничать и жрать пышки на чужой счет — не позволим. Ты не болонка… Будешь учиться, овладевать ремеслом — все будет.
— А зачем мне ремесло, я же буду артистом.
— А это тоже труд, да еще какой!
— А я не ишак. У артиста не труд, а вдохновение.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26