За голову Мирбаха, этого титулованного разбойника, упало много мужественных, честных и преданных Революции голов матросов, рабочих – левых эсеров. Партия была изгнана из Советов, загнана в подполье, разгромлена во многих местах Республики, объявлена вне закона. Правительство возненавидело нас, Центральный Комитет и исполнителей акта предали суду революционного трибунала как преступников и даже провокаторов. Каждую нашу элементарную попытку опровергнуть возводимые на нас незаслуженные обвинения пресекали в корне, считали новым походом против Советской власти. В таком положении было много трагичной безысходности. Апелляция к массам была немыслима, ибо тогда разводился красный террор как система. В Советской Конституции есть пункт, по которому Российская Республика объявляется прибежищем каждого политического изгнанника из буржуазных и монархических стран, по которому государство рабочих и крестьян оказывает почетное гостеприимство защитникам Интернационала. А мы, интернационалисты, участники октябрьского переворота, не имели прибежища в творимой и нами социалистической республике. Так долго не могло продолжаться.
Я понимаю, что в июле объективные условия заставляли Советскую власть относиться к убийству Мирбаха и его исполнителям резко и определенно отрицательно, но с июля месяца произошли события, совершенно изменившие все недавние политические комбинации и постройки. Грянула германская революция – она разгромила оковы Бреста, и отношение Советской власти к нам, взрывавшим Брест, должно было утратить все свое актуальное содержание. А когда в Венгрии государство попало в руки рабочих и крестьян, резко обозначилась перспектива мировой революции, которой, и только которой, была посвящена голова Мирбаха. Вернусь к существу.
Остается еще невыясненным вопрос о том, действительно ли 6 июля было восстанием. Мне смешно и больно ставить себе этот вопрос. Я знаю только одно, что ни я, ни Андреев ни в коем случае не согласились бы совершить убийство германского посла в качестве повстанческого сигнала. Обманул ли нас ЦК и за нашей спиной произвел попытку восстания? Я ставлю и этот вопрос, ясный для меня, чтобы остаться честным до конца. Мне доверяли в партии, я был близок к ЦК и знаю, что подобного действия он не мог совершить. Партию, ее сознательные массы всегда занимала мысль о том, что необходимо во что бы то ни стало, в интересах Революции, найти способ объединения с коммунистами. Все сознательные работники и такие члены партии, как М. А. Спиридонова, тогда искали этого объединения, и если не нашли его, то не по своей вине.
В Трехсвятительском переулке 6-го и 7-го, по-моему, осуществлялась только самооборона революционеров. Да и ее не было бы, если бы ЦК согласился меня выдать власти. Вот в этом я вижу всю его огромную историческую ошибку. Вся перестрелка, захват телеграфа, арест поповцами тов. Дзержинского и Лациса, так же как и арест правительством М. А. Спиридоновой и левоэсеровской фракции съезда, – не что иное, как результат напряженности момента, вызванный сильным неожиданным впечатлением об убийстве Мирбаха.
Восстания не было. До сих пор я, один из непосредственных участников этих событий, не мог в силу партийного запрета явиться к Советской власти, довериться ей и выяснить, в чем она видит мое преступление против нее. Я, отдавши себя социальной революции, лихорадочно служивший ей в пору ее мирового наступательного движения, вынужден был оставаться в стороне, в подполье. Такое состояние для меня не могло не явиться глубоко ненормальным, принимая во внимание мое горячее желание реально работать на пользу Революции. Я решил явиться в Чрезвычайную комиссию, как в один из органов власти (соответствующий случаю). Советской власти, чтобы подобное состояние прекратить.
Гражданин РСФСР Яков Блюмкин
Киев, 17–19 апреля 1919 года
КГЧК. [КИЕВСКАЯ ГУБЧЕКА]
На вопрос, по каким мотивам явился в распоряжение тов. Лациса, председателя Украинской ЧК, отвечаю следующее: прежде чем привести мотивы моей явки, я для большей ясности хочу объяснить побуждения мои, руководившие мною в совершении убийства графа Мирбаха.
Я лично полагал, что убийство Мирбаха не вызовет войны с Германией и послужит только к вящему выявлению того надломленного состояния германского империализма, который, по моему глубокому убеждению, в то время имел место. ЦК партии левых эсеров, конечно, считал, что акт убийства Мирбаха может вызвать войну, и она была бы принята массами, шедшими за партией левых эсеров. Последнее утверждение я делаю на основании резолюции, принятой 3-м съездом левых эсеров, и постановления левоэсеровской фракции 5-го съезда Советов. Решение совершить убийство графа Мирбаха было принято неожиданно 4 июля 1918 года. Причиной, ускорившей принятие этого неожиданного решения, послужило: 1) то, что на первом заседании съезда Советов (5-го) правительство обнаружило твердое желание продолжать мирную политику в отношениях с Германией, 2) пламенный призыв о помощи украинских крестьян в лице их представителя на 5-ом съезде Советов тов. Александрова и 3) выступление также тов. Троцкого с внеочередным заявлением о событиях на курском участке Украинского фронта.
На том заседании ЦК, которое приняло решение убить графа Мирбаха, я не присутствовал; меня пригласил к себе один из членов ЦК вечером 4 июля, после вторичного заседания съезда Советов, на котором было выступление Троцкого, и попросил сообщить все сведения о Мирбахе, касающиеся образа жизни его, которые были у меня в качестве члена ВЧК, заведовавшего отделом по борьбе с немецким шпионажем;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144