Так что видите…— Да, вижу! Я понимаю.Он благодарно улыбнулся мне.— Итак… если вы передадите вашей матушке мои извинения и… объясните, что дело не в моей власти… Полагаю, писать нет необходимости?Хотя я прекрасно знала свою матушку, но мне было жаль и его.— Я объясню! — сказала я.— Благодарю вас, мисс Хэммонд. Пожалуйста, передайте мои сожаления!— Передам, — пообещала я ему.Я вышла из дома викария, но домой не спешила: я понимала, что будет гроза. Мне не терпелось, конечно, узнать, какое может иметь значение, кто расставляет цветы. Почему для мамы это было так важно? Неужели дело в этом пугале — миссис Картер? Конечно, в дни своего влияния цветы расставляла бы мама. Она решала, будут ли они украшать кафедру или алтарь. Но все это казалось мне таким мелким… Я одновременно и сердилась, и жалела ее. Хорошенько обдумывая, как сообщить ей неприятное известие, я не спешила домой.Она уже ждала меня.— Ты долго пропадала. Ладно… Принесла ответ?— Не было необходимости писать, — ответила я. — Миссис Картер уже закупила цветы, а мисс Оллдер помогает их расставлять, потому что ее попросили об этом.Мама посмотрела на меня так, как будто я сообщила о каком-нибудь великом несчастье.— Нет! — закричала она.— Боюсь, так он и сказал. Ему очень неловко и, кажется, действительно жаль тебя расстраивать!— О, да как он смеет! Как он смеет!— Ну ты же видишь, он объяснил, что не может больше ничего сделать, так как миссис Картер закупила цветы!— Эта простолюдинка!— Викарий тут не при чем.— Не при чем?Ее обычно бледное лицо побагровело. Она тряслась, и губы ее дрожали.— В самом деле, мама! Это всего лишь пасхальные цветы! Ну какое имеет значение, кто их расставит?Она закрыла глаза. Я увидела, как на ее виске быстро пульсировала жилка. Вдруг она тяжело вздохнула и покачнулась. Я успела подбежать к ней и подхватить, когда она начала падать. На губах ее я заметила пену.Мне захотелось закричать: «Это абсурдно! Это смешно!» Но я испугалась: это было нечто большее, чем гнев.К счастью, рядом стояло большое удобное кресло. Я сумела усадить в него маму и позвала Мэг.Втроем — я, Мэг и Эми — мы уложили маму в постель.Пришел доктор, и Мэг проводила его к маме, а я стояла на ступеньках и слушала.Мисс Гловер, моя гувернантка, вышла и увидела меня.— В чем дело?— Мама заболела.Мисс Гловер постаралась изобразить сочувствие, но не очень успешно. Она, как и другие до нее, оставалась в нашем доме только до тех пор, пока не найдется местечка получше. Однако она прошла со мной в гостиную, чтобы дождаться ухода доктора.Я слышала, как он спустился с Мэг и сказал:— Я загляну во второй половине дня. А там посмотрим.Мэг поблагодарила его и вошла к нам в гостиную. Она посмотрела на меня глазами, полными тревоги. Я поняла, что она тревожилась скорее за меня, чем за маму.— Что случилось? — спросила мисс Гловер.— Он говорит, что это апоплексический удар.— Что это такое? — поинтересовалась я.— Это плохо. Но мы еще точно не знаем. Подождем.— Как ужасно, — сказала мисс Гловер. — Она?..— Он, кажется, не уверен. Он вернется. Она… очень плоха…— А ничего, что она одна? — спросила я.— Он ей что-то дал. Сказал, что она не будет об этом ничего знать…пока. Он собирается вернуться и привести с собой молодого доктора Эгхэма.— Это ужасно, — сказала я. — Она, должно быть, действительно больна.Мэг посмотрела на меня грустным взглядом и печально произнесла:— Думаю, так.Мисс Гловер предложила:— Ну, если я чем-нибудь могу помочь…И тут же она вышла. Мисс Гловер не была заинтересована работой у нас. Сегодня утром ей пришло письмо. Я догадалась, что это было предложение нового места, которое подходило ей больше, чем воспитание девочки из коттеджа, даже если он назывался домом, в котором жила особа с манерами светской дамы, но без средств, чтобы удовлетворить свои претензии.Я начинала читать мысли людей.Когда она ушла, я обрадовалась. Мэг же выглядела очень озабоченной.— Что же с нею будет? — спросила я.— Я понимаю не больше вашего, дорогая. Она очень больна. У моей тети Джей был удар вроде этого. Она не могла пошевелить одной стороной тела. И говорить не могла… только бормотала. Так продолжалось год. Ода стала совсем как дитя.— О нет, нет…— Да, иногда после такого не поправляются. Это может случиться с каждым из нас в любое время. Вы можете делать свое дело, а Господь выберет вас, чтобы поразить ударом.Я все думала о маме, такой величественной, такой гордящейся своим воспитанием, ожесточившейся из-за жизненных невзгод, и переполнялась жалостью к ней. Мне так хотелось сказать ей, что я все понимаю.Мне стало очень страшно, что я никогда теперь не смогу этого сделать, и мною овладела злоба! И все это из-за дурацких цветов! Всему виной ее гнев. О нет! Тут больше, чем цветы. Все это зрело внутри нее — это ожесточение, негодование. Цветы лишь довели до высшей точки гнев и зависть, сдерживаемые годами.Вернувшийся доктор привел своего коллегу Эгхэма. Они пробыли в маминой спальне довольно долго. Мэг тоже была там. Спустившись в гостиную, они послали за мной.Доктор Кентон ласково посмотрел на меня, что еще больше увеличило мой страх.— Ваша матушка очень больна, — сказал он. — Возможно, она поправится. Если так, боюсь, что она будет нуждаться в специальном уходе, — он недоверчиво посмотрел на меня, а затем с надеждой повернулся к Мэг:— Подождем несколько дней. Тогда многое может проясниться. Есть ли у девочки какие-нибудь родственники?— У меня есть тетя, мамина сестра, — ответила я.— Она далеко?— В Уилтшире.— Полагаю, вам следует немедленно дать ей знать обо всем происшедшем.Я кивнула.— Тогда ладно. Подождем, скажем, до конца недели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101