Кореец Николай появился у трапа. Он повел матросов к поленницам. Дома у Кузнецовых нет никого. Дверь в сени притворена, а дверь в избу приперта березовой жердью. Все уехали на заимку.
«Ждут, что отец прямо туда вернется по речке. А отца вашего, ребята, вон куда занесло! Знали бы!»
В доме тихо, солнечно, чисто, так чисто, как только одна Наталья умеет убирать, одна во всем свете.
Надо ехать на заимку, на речку Додьгу, к своим. Тут нечего задерживаться. Без хозяйки дом сирота… Деревня пустая.
Кони ходили за околицей, за пашней. «Куда теперь золото? Не с собой же брать! На замки запирать? Отродясь не запирали… Опять это золото лезет в душу и заботит, будь оно неладно!»
Егор положил все в сундук. Умылся, переоделся, вышел, подпер дверь колом и с ружьем на плече пошел.
Буланый поднял морду. Заржала Рыжуха, подхватили жеребята. Весь табун обрадовался.
Егор оглянулся. Кореец Николай в своем белом пальто стоял у дома и смотрел вслед Егору. Пароход пыхтел, выпуская мощную струю пара. По трапу матросы носили дрова вязанками.
Егор потрогал черные губы Буланого, погладил желтую шерсть, потом перелез через жерди. Кони окружили его. Егор вскочил на Буланого и поскакал без седла, как в детстве, когда гонял коней на водопой. Разогнал его и, опустив поводья, налег сапогами на бока и перемахнул низкую поскотину в том месте, где одной жерди не хватало.
Волнистая площадь хлебов шла вверх косо и кончалась, как казалось Егору, у самого неба. Сейчас он видел только хлеб со всех сторон, и сама релка под ясной и спокойной голубизной, как краюха со свежей коркой.
Буланый шел крупной рысью и вынес его на гребень.
Когда-то вот здесь, на вершине бугра, чуть не задрал медведь Ваську. А до того за несколько лег медведи подходили к поселью. Тут же дед однажды встретил лося, и считалось, что до гребня, вот до этого изгиба, далеко. А теперь лес вырубился, и оказалось, что все близко. Пашня Егора дотянулась до звериных заповедников.
Накатанная колесами дорога пошла в лес, настоящая дорога, и ездят на ней на телегах, а не на волокушах, как в первые годы. По этой дороге привозят с заимок хлеб, с лугов – сено, а из леса – дрова. Колесная дорога невелика, проложена до заимок, но все же есть она! Заведена настоящая езда на колесах! А через речку Додьгу и через ее рукава переправляются вброд.
За речкой, как американский фермер, своим хутором живет китаец Александр с женой, приемный сын Егора. Стала видна его далекая желтая соломенная крыша.
Все закрыл и поплыл над Егором густой лес, душистая листва, какой он давно не видал. Все тут устроено ладно, прочно, удобно, на коне ехать хорошо, привычно. Все свое, не то что в лодке по горной струе. А вот, наверное, потянет же туда…
Конь с лохматой гривой захлюпал мохнатыми ногами по зеленой грязи. На обочине дороги рослый белоголовник и медвежьи дудки хватали конному по плечи.
Из-за холма появилась подпрыгивающая девичья голова в платке, сбившемся на плечи. Послышался звонкий цокот подков о камни. Быстро взлетов на вершину, вниз к болоту помчалась верхом девушка.
– Тя-тя-я! – воскликнула она, налетая и осаживая коня, цепко держась за него ногами в башмаках и толстых чулках в красную и черную полоски. – Я услыхала гудок…
– Мама как?
– Слава богу. Я гудок-то услыхала…
– Василий где?
– Все на заимке. А бабушка с дедушкой уехали на лодке по ягоды. А парни недавно из тайги.
– С кем Василий?
– Митя Овчинников с ним.
Конь ее захрапел, выбрасывая из-под копыт комья грязи, рванул с места. Она туго тянула повод, воротя его, и он пронесся по болоту малым полукругом.
– Поедем обратно!
– Нет, маманя велела… – откидываясь, полуобернулась дочь.
Егор дальше не расслышал, что мать велела. Девушка отскакала, усмирила коня и, свесившись вполоборота, ждала, не крикнет ли что отец.
– Там, в сундуке, я мешок бросил…
Настя привстала, поглядывая вдаль.
– Пароход-то простоит? – кричала она.
– А что тебе?
Она не ответила.
Он тронул поводья. Раз-другой болото издало всасывающие звуки. Конь, грудастый, коренастый, с чуть кривыми, могучими ногами, старательно тряхнул гривой, вынес тяжелого всадника на гать и зачастил копытами по бревнам.
Егор сверху еще раз оглянулся. Дочь уж пролетела через лес и мчалась по дороге среди хлебов. Известно, зачем повадился ездить Митя. Свататься хочет. За семьей Овчинниковых недобрая слава. Но чем же парень виноват? Отец его Санка – родной брат Котяя…
На заимке нет изгороди. Жена Наталья стоит у зимовья. Муж слез с коня.
– Как барин! – сказала Наталья. – Откуда такой? – Она подошла, вытерла руки о фартук. – Грязью-то не запачкать бы тебя…
Егор чует женин упрек. Да, долго он протаскался.
– Непутевый стал!
– Ладно уж…
– Знала бы ты!
– Руки-ноги целы?
В зимовье было пусто и варился корм скоту. Егор присел на лавку. Никогда Наталья не казалась ему такой пригожей. В знакомых, спокойных движениях ее угадывалась сила, здоровье.
Улыбка ее ласковая. Глаза бойки, и в них знакомый свет ее доброй души. Егору кажется, что сам он пьян и она нетрезва.
А Наталья исстрадалась, измучилась, не зная, что думать, случая не бывало, чтобы он к назначенной поре не вернулся.
«Но что с ним? Явился легкий, как парень, помолодевший, лицо почернело, морщин нет, сам жесткий, крепкий, силы, казалось, прибыло, как крылья его несут». Это ощущение невольно передавалось ей. Она насторожилась, словно была у счастья, в которое боялась поверить. Егор не все рассказал. Он вышел.
За зимовьем расставлены два полога накомарника из редкой покупной бязи. Кто-то зашевелился под крайним.
Вдали за речкой верхом на кляче плелся Сашка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21