И наконец по просьбе Ба он запел:
Господь всемогущий,
не оставь меня.
Господь всемогущий,
не оставь меня.
Придут времена,
и горе придет,
Придут времена,
я останусь один,
Придут времена,
а со мной никого,
Нет ни семьи,
ни друга – один.
Придут времена,
и боль, и тоска,
Выброшен буду, как мусор, –
в тюрьму;
Придут времена
и отчаянье вслед,
Не оставив надежды,
отняв любовь.
И себя я спрошу:
а стоит ли жить?
Господь всемогущий,
не оставь меня.
Бад кончил, но никто не шелохнулся. Он пел так взволнованно, с таким чувством, что никто не решался заговорить первым. Наконец Ба вытерла слезы и сказала:
– Мой Пол Эдвард любил эту песню. Спасибо тебе за нее.
Мама улыбалась и с гордостью глядела на Бада.
– А ты не разучился петь, Бад. Твой голос кого хочешь покорит.
– Я не против. – И Бад рассмеялся.
– Прекрасно, ну просто прекрасно, – сказал папа.
– А уж сколько неприятностей себе на голову он получал из-за своего голоса! – сообщила мама. – Когда он вырос и начал ухаживать, стоило мне оглянуться, а он уж вокруг новой девушки увивается. И поет. Добро бы вокруг одной или двоих, а то сразу вокруг пяти-шести. И вот, когда тайна раскрывалась, каждая узнавала про другую, уж как они злились на него! И на меня заодно: они думали, я все знаю про каждую и должна их предупреждать. А некоторые даже побить собирались – не его, конечно, а меня!
– Но ты всегда брала верх! – смеялся Бад.
Малыш посмотрел на них с изумлением:
– Мама, ты дралась?
– А она тебе не рассказывала? – воскликнул Бад. – Ну-ка, посмотри сюда! – И он показал тонкий шрамчик, тянувшийся от волос через весь лоб до одной брови. – Знаешь, кто его сделал? Твоя мама, когда ей было восемь лет. Схватила палку потолще, какая уместилась в ее маленьких ладонях, замахнулась и треснула меня как следует.
Мама по-девчачьи усмехнулась:
– Ух, как ты меня тогда разозлил! Взбесил просто.
Мы все засмеялись.
– Еще бы, – вспомнил Бад. И, обращаясь ко мне и к мальчикам, заявил: – Честно скажу вам, на свете нет ничего хуже родной тетки, которая моложе тебя. Когда ей не удавалось настоять на своем, она говорила: «Я же твоя тетя, ты должен меня слушаться!» А я отвечал ей: «Подумаешь! Зато я старше и сильней!» – Туг улыбка увяла на его лице. – А ты бывала дома с тех пор, как умерла мама?
Мама покачала головой.
– Мне тоже не хотелось возвращаться. Честно говоря, это моя первая поездка с тех пор, как мама умерла.
Встал дядя Хэммер и подбросил полено в огонь.
– А что тебя сейчас подтолкнуло приехать?
– Что… моя жена. Она приехала сюда в гости.
– Она здесь? – переспросила мама. – Почему же ты не привел ее с собой?
Бад вдруг почувствовал себя неловко.
– Да… да просто она поехала повидать своих родных. Она выехала раньше меня и направилась прямо в Маккомб. А я… я приехал за ней.
– Мне казалось, ты женился на девушке из северных штатов?
Бад кивнул.
– Мы с Лидией – так зовут мою жену – поженились через несколько лет после того, как я переехал в Нью-Йорк. У нас дочь, ей уже пятнадцать. Зовут Сузелла. О ней я же писал тебе.
– Писал, но не очень-то распространялся, – поддразнила его мама, но тут же улыбнулась приветливо. – Ну конечно, я буду очень рада познакомиться и с Лидией, и с Сузеллой. Попробуй уговорить Лидию, чтобы обратно она ехала через наши места, ладно?
Бад как-то странно посмотрел на маму. Потом покачал головой.
– Мэри… мне надо еще что-то сказать тебе.
Не говоря ни слова, наклонив набок голову, мама ждала.
– Боюсь, ты осудишь меня, когда услышишь.
– Так что это, Бад?
Он, волнуясь, потирал рука об руку, не отрывая глаз от огня.
Мама встала и пошла к нему:
– Бад?
Он вдруг повернулся и посмотрел ей прямо в лицо.
– Она белая, Мэри. Моя жена Лидия… Я женился на белой. Но она бросила меня, и теперь я приехал, чтобы вернуть ее. Я…
Мама замерла. Бад медленно обвел глазами комнату. Все молчали.
По этим его словам я поняла, что Бад теперь не вместе с нами. И по лицам мальчиков я прочитала, что они тоже так думают, потому что белые люди были совсем из другого мира – недосягаемые незнакомцы, которые управляли нашими жизнями и от которых лучше было держаться подальше. Когда они входили в нашу жизнь, с ними надо было обращаться учтиво, но лучше отчужденно и убираться с их дороги как можно скорей. А кроме того, для черного мужчины даже просто глядеть на белую женщину было опасно. Полтора года назад мистера Джона Генри Берри сожгли заживо только за то, что он будто бы ухаживал за белой. Белая женщина была все равно что чужая, иностранка, и сулила беду, а племянник Бад взял да женился на такой.
Бад передернул плечами и как-то криво улыбнулся:
– Я же сказал, ты осудишь меня.
И снова воцарилась тишина. Потом медленно, но с шумом поднялся дядя Хэммер, окорябав деревянный пол своим стулом. Он уставился на Бада:
– Ну и дурак ты!
– Хэммер… – возмутилась Ба.
– Чтобы ехать в такую даль и гнаться за проклятой белой бабой…
– Хэммер, Бад родственник Мэри, – сказал папа спокойно. – Не вмешивайся.
Дядя Хэммер встретился глазами с папой, потом снова посмотрел на Бада, но тот отвернулся, не произнеся ни слова в ответ. Дядя Хэммер задержал свой полный презрения взгляд на Баде, потом пересек комнату и через боковую дверь вышел из дома.
– Как ты думаешь, почему он так поступил? – спросила я Стейси, когда наутро мы принялись за уборку и прочие домашние дела. – Как же он мог вот так вот взять и жениться на белой?
– Может быть, он влюбился в нее, – высказал предположение Кристофер-Джон.
Стейси так и взвился:
– Ну, парень, выкинь это из головы! Не смей никогда влюбляться в белую!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100