— Плохая работа, Люси.
— Я совершила ошибку.
— Да уж.
— Мне нужно было вернуться за полицейской дубинкой, — говорит Люси.
— Кто из вас нажал на курок?
Этот вопрос приводит Люси в ужас. Она не хочет вспоминать.
— Рокко хотел убить Марино, собственного отца, — снова повторяет Люси. — Собирался прикончить его, когда Марино поедет на рыбалку. Рокко хотел умереть. Он сам себя убил, что-то вроде того.
Берген выглядывает в окно, стискивает руки.
— Он сам убил себя, что-то вроде того. Вы что-то вроде убили его. Что-то вроде мертв. Что-то вроде лжесвидетельства.
— Так было нужно.
Берген не хочет об этом слышать, но у нее нет выбора.
— Правда, нужно.
Берген молчит.
— Он был в розыске. Он был уже приговорен к смерти. Шандонне нашли бы его, и ему бы не поздоровилось.
— О да, убийство из милосердия, — наконец произносит Берген.
— Это то же самое, что наши солдаты делали в Ираке.
— Убийство ради мира во всем мире, ура!
— Дни Рокко были сочтены.
— Конечно, какая разница, он уже был мертв, Люси.
— Пожалуйста, перестань издеваться.
— Мне что, тебя поздравить? — продолжает Берген. — Ты еще и меня в это втянула, потому что теперь я все знаю. Я. Все. Знаю, — повторяет она, выделяя каждое слово. — С ума сойти! Господи, я сидела тут, — она поворачивается лицом к Люси, — и как дура переводила тебе эти чертовы отчеты. С таким же успехом ты могла заявиться ко мне в офис и признаться в убийстве, а я бы ответила: «Не беспокойся, Люси. Мы все совершаем ошибки», или «Это произошло в Польше, там не моя юрисдикция, поэтому все в порядке», или «Расскажи мне все, если тебе станет от этого легче». Видишь, я с тобой даже не могу быть настоящим окружным прокурором. Когда мы одни, в моей квартире — это не работа, Люси.
80
— Жидкость, белая, словно свет, искрящаяся. Страница сорок семь! Кто здесь!
— Господи боже! — в окошке, словно вспышка, появляются глаза, на этот раз другие.
Жан-Батист чувствует тепло взгляда, но это тепло слабое, тепло тлеющего угля.
— Шандонне, черт возьми, заткнись! Уже достал своими номерами страниц, меня тошнит от тебя. Ты что, книгу прячешь? — взгляд быстро, словно искра, скользит по камере. — И вынь, наконец, руку из штанов, Мини-член!
— Мини-член, Мини-член, — раздается, словно из ада, зловещий смех Зверя.
Однажды Жан-Батист был в шести метрах от него. Это расстояние от окошка в камере до зоны отдыха на первом этаже.
Заключенному с привилегиями разрешается часовая прогулка по прямоугольной клетке с деревянным полом и проволочным ограждением, словно в зоопарке. Там совершенно нечего делать, можно только бросать кольца или просто бродить по ней. Чтобы пройти милю, по подсчетам Жан-Батиста, нужно сделать семьдесят кругов. Но ему разрешен лишь один час прогулки в неделю. Обычно он бегает по кругу, равнодушный к злобным шуточкам заключенных и к их пристальным, обжигающим взглядам. Эти прогулки — единственная возможность поговорить и увидеть друг друга, хоть на расстоянии. Многие из этих разговоров довольно дружелюбные и даже смешные. Жан-Батиста не волнует, что с ним дружелюбно никто не разговаривает, а веселятся все, в основном, издеваясь над ним.
Он знает о Звере все. Хоть этот заключенный не из примерных, у него есть привилегии — ежедневные прогулки и, конечно, радио. Впервые Жан-Батист в полной мере ощутил присутствие Зверя, когда двое охранников вели того к прогулочной зоне. Жан-Батист почувствовал тогда всю нездоровую энергию Зверя, направленную на его камеру.
Настало время смотреть, и волосатое лицо Жан-Батиста появляется в окошке. Однажды Зверь может пригодиться.
— Смотри, придурок! — Зверь снимает рубашку и показывает мускулистые руки, сплошь покрытые татуировками. Он ложится на пол и начинает отжиматься на одной руке. Лицо Жан-Батиста исчезает, он тщательно изучил Зверя, его мускулистое тело со светлыми волосами на груди. Зверь привлекательный мужчина, опасно привлекательный, с широкими скулами, красивыми зубами, прямым носом и холодными карими глазами.
Он носит очень короткую стрижку, и, даже зная, что он частенько избивает своих женщин и любит грубый секс, невозможно предположить, что на самом деле он предпочитает похищать молодых девушек, мучить их до смерти, а потом совершать половой акт с мертвым телом. Иногда он возвращается туда, где похоронил их, выкапывает и снова извращается, до тех пор пока разложение не достигает той стадии, на которой даже он не сможет это выносить.
Его прозвали Зверем потому, что он закапывает трупы, словно животное. Говорят, что он еще и каннибал. Некрофилия, каннибализм и педофилия — вот что вызывает отвращение у здешних заключенных. Они могли насиловать, душить, убивать, расчленять, приковывать своих жертв в подвалах (лишь несколько примеров), но насиловать детей или тела мертвых девушек, поедать трупы — за такое многие заключенные мечтают убить Зверя.
Жан-Батист не тратит время на мысли о том, как бы он стал убивать Зверя — это пустые фантазии тех, кто не может подобраться к Зверю ближе, чем на три метра. Необходимость изолировать заключенных друг от друга вполне понятна. Когда люди приговорены к смерти, им больше нечего терять, им ничего не стоит снова убить. По мнению Жан-Батиста, ему всегда было нечего терять, и таким образом, нечего достигать, поэтому жизнь для него не существовала. С самого детства он был тем, кого прокляли, заклеймили и вынесли за рамки общества.
Посмотрим.
Он размышляет, сидя на металлическом унитазе, вспоминает, как мать вела его в ванную, откуда открывался вид на Сену. Поэтому для Жан-Батиста Сена связана с купанием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114