Демобилизовавшись, он месяц жил дома… Собрал вещи и двинул в Ленинград. Пошел на стройку, прописался по лимиту в общаге. И явился к ней.
Она была не замужем.
Его встретили как марсианина. Ему не оказалось места в ее новой жизни. Она стеснялась его.
А он не мог без нее жить. Он просыпался утром, вспоминал: она! — и накатывала черная тоска.
Единственным прибежищем была работа. Работал он с яростью. За работой забывался. Бригадир хлопал по плечу. Ребята постарше посмеивались.
Он пригласил ее в театр. «И никогда больше меня никуда не зови… Я не пойду».
У нее есть… один. Аспирант. С машиной. С деньгами. Нравится ее родителям. Ларик видел его. Против него не потянуть…
Все свободное время он тупо валялся на койке. Ребята пробовали знакомить его с девушками. Его равнодушие сначала задевало их, вызывало желание задеть, понравиться; кончалось пренебрежительным разочарованием. Они были ненужными, чужими.
Он продолжал ходить к ней, ждал у входа после занятий. Ее подруга сказала ему в сторонке, сочувственно, по-свойски: «Да брось ты Вальку, она же стерва». Благодарный за участие, он, однако, возненавидел подругу.
Навязчиво он искал встреч — как побитый щенок, приползал на брюхе, виляя хвостом (по ее выражению). Иногда удавалось, превозмогая себя, казаться веселым и легким, циничным и беззаботным; зная истину и тяготясь, Валя терпела его несколько часов. Как-то отправилась с ним в Эрмитаж на модную выставку. Но выдержка ему изменяла, он опять срывался на мольбы, укоры, напоминания, клятвы: в такие минуты она его ненавидела. Себя тоже, видимо, ненавидела, чувствуя за ним какую-то моральную правоту, и оттого ненавидела его еще больше.
4. Скулящему не сочувствуют
Влюбленный может говорить о предмете своей любви бесконечно. Усвоив суть и наскучив подробностями, в двенадцатом часу Звягин подавил зевок. Извинившись, вышел в туалет и с шумом спустил воду. Подобные действия неукоснительно меняют тональность беседы. Выговорившийся Ларик примолк, отрезвел, успокоился.
— И чего ты дергаешься, собственно говоря? — подытожил Звягин.
— Как это?..
— Так. Что, собственно, страшного произошло? Она вышла замуж?
— Нет… пока.
— Но у нее есть ребенок?
— Что?! Нет, откуда…
— Может быть, она смертельно больна?
— Вы о чем…
— Тоже нет? Ну тогда, возможно, она совершила преступление, и твой гражданский долг — посадить ее за решетку?
— Не надо издевок, — тихо попросил Ларик.
— А может, ты инвалид? Отвечать!
— Нет…
— Урод?
— Не блещу, как видите…
— Мужеством ты не блещешь. А, ты слабоумный? Или тебе завтра уходить на фронт? А-а — тебе приходится содержать больную семью, отнимает все силы и время. Угадал?
— Перестаньте.
— Тоже нет? — удивился Звягин. — Тогда я не понимаю — чего ты убиваешься? Какие трудности? В чем препятствия?
— Не нужен я ей…
— Стань нужен!
— Как?
— Как угодно!
— Она не любит меня, — качнул головой Ларик безнадежно, горько.
— Всего делов? Хм! Значит, надо сделать так, чтоб полюбила, — невозмутимо заключил Звягин.
Сухо, рассыпчато скрипнул под ногами снег. Стукнула дверь, звякнул ключ. Метнулась во тьме поземка и пропала. Черный прозрачный воздух обжег ноздри. Пар от дыхания индевел мохнато на шарфе.
— Что вы говорите?
— Пою. «Турецкий марш».
— Почему?
— А что же мне петь, лазаря? Боевой гимн индейцев чероки? — Звягин сплюнул: плевок затрещал на лету, стукнулся об тротуар и подпрыгнул ледышкой. — Минус сорок, — удовлетворенно констатировал Звягин. — Верная примета, так мы на Севере проверяли.
5. Что такое камелек?
Жена, разумеется, не спала. На кухне горели все газовые конфорки — отапливалась.
— Чудовищный мороз, — сообщила она, кутаясь в шерстяной платок. — Завтра у пятиклассников опять занятий не будет. Сидим в учительской и рассказываем друг другу, у кого сколько градусов дома. Где ты застрял, я волновалась? Есть будешь?
— Мне нравятся эти ленинградцы, изображающие Клондайк, — ответил Звягин.
Спустившись во двор, принес несколько деревянных ящиков из штабеля у заднего входа магазина. Разломал на кухне и растопил в спальне старинную высокую печь — настоящую кафельную голландку.
— Хорошо, что сохранили при ремонте, — оценил он. — Вот и пригодилась.
Пламя загудело в топке. Звягин оставил открытой латунную дверцу, потер руки перед огнем.
— Давненько не сиживали мы у камелька, — сказал он. — Кстати, что такое камелек?
В дверях возникла дочка, завернувшаяся в одеяло, как озябшее привидение.
— А я? — жалобно спросила она. — У меня тоже холодно.
— В Англии спальни вообще не отапливаются, — сказал Звягин.
— Вот Англия и перестала быть владычицей мира, — сказала жена.
— Поэтому у англичанок лошадиные лица, — объяснила дочка.
Желто-алые блики легли на обои, выкруглились на люстре и спинке кровати. В полумраке высветилась теплая пещерка у огня, доски потрескивали и стреляли, выбрасывая трассирующие багровые искры, притухающие на лету и с тихим шорохом падающие на латунный лист перед печкой.
Жена проявила неслыханную заботу: вкатила фуршетный столик с тарелкой дымящегося рагу, бутербродами и чайником.
— А молоко? — сварливо спросил Звягин, набивая рот.
Сытый человек миролюбив — его можно брать голыми руками. В воздухе повисел и упал сакраментальный вопрос:
— Где ты был?
— Я стал рабовладельцем, — скромно сказал Звягин. И, наслаждаясь эффектом, предъявил умопомрачительную расписку.
Жена потеряла дар речи. Дочка в восторге захохотала. Потребовали объяснений. Ахнули, вздохнули, усомнились; задумались.
— Где ты его подобрал?..
— В метро.
— Ты всегда найдешь теплое местечко для своих подвигов, даже в мороз.
1 2 3 4 5 6 7