Я принялся расспрашивать ключницу об их происхождении. Пелагия отвечала очень неохотно, но, в конце концов, купилась на лесть – я именовал ее «хозяюшкой» и всячески подчеркивал высокое положение в доме – и разговорилась. По ее словам выходило так, что поместье постоянно то уходило в частные руки, то возвращалось в казну.
Сундуки стояли на этом месте, сколько она себя помнит, и после очередной смены хозяев в них складывалось все, что от тех оставалось ценного. Дядюшкины вещи занимали только часть четвертого сундука, пятый еще вообще пуст.
От перспективы прикоснуться к пыли времен у меня проснулся исследовательский пыл, совершенно не одобренный Пелагеей Ниловной. Она начала валять ваньку с ключами и всячески отговаривать от экскурса в историю. Не помогли ни лесть, ни угрожающие намеки. Пришлось прибегнуть к испытанному векам средству – послать верного Тишку за бутылочкой красненького. Против неведомой мне доселе мальвазии добрая женщина не устояла. Мы мирно распили одну «бомбу» и, отправив Тихона за второй, преступили к археологическим изысканиям.
После вскрытия первого сундука я понял, почему ключница так противилась неожиданной ревизии. Добрая женщина сгноила всю многовековую барскую рухлядь.
В ближних сундуках хранились собольи и медвежьи шубы и шапки, какие-то камзолы и платья, почти полностью съеденные молью без ухода и проветривания. В следующих оказались более современные мундиры, платья, шляпы разных фасонов и разной степени истлевания. Больше всего было пожелтевшего от времени и плохой стирки постельного белья и аляповатых гобеленов. Ни старинного оружия, ни антикварных безделушек, найти которые я, собственно, и рассчитывал, в них не обнаружилось.
Наиболее сохранившиеся вещи покойного хозяина оказались мне неподходящими по размеру. Судя по ним, «дядюшка» был небольшого роста и весьма тучен.
Единственное, чем я мог воспользоваться при большой нужде – это почти новым парчовым халатом и красной турецкой феской с кисточкой. Халат был покойному, скорее всего, до пят, а мне слегка прикрывал колени и висел, как на вешалке.
Наши неспешные этнографические исследования совместно с ключницей и слугой сопровождались постоянными взаимными пожеланиями здоровья. Тихон, который был на посылках, ослушавшись приказа, принес не два, а три лафитника, и в меру своих, как оказалось, недюжинных способностей, помогал оскудению хозяйского буфета.
В конце концов настроение у нас сделалось праздничным, и Пелагия Ниловна без ворчания допустила явный грабеж.
Я уволок в свою комнату, кроме упомянутых халата и фески, очень миленькое платье моды времен или очень поздней Елизаветы Петровны, или очень ранней Екатерины Алексеевны, светло-кофейного цвета с глубоким декольте, а кроме того, что-то вроде корсета, со шнуровкой сзади, панталоны девичьи с бантиками на щиколотках и связку каких-то бумаг.

Глава одиннадцатая

Возвратившись к себе, я рассчитывал порадовать Алю обновками, но у нее опять поднялась температура. Жар был сравнительно небольшой, я дал ей лекарство и велел не вставать. После мадеры и мальвазии настроение у меня было слегка приподнятое. Мы немного комплиментарно поболтали с больной, пока она не задремала, после чего я взялся просматривать бумаги. К моему сожалению, большинство писем оказалось на французском языке. Отложив их, я принялся разбираться с русскими. Послания были адресованы «дядюшке», как я вслед за Антоном Ивановичем начал называть покойного хозяина имения.
Толстый, низкорослый предок был, судя по ним, большой жуир или, по-простому, бабник. На некоторых из писем были проставлены даты. Пик его любовного коварства приходился на 60-80 годы. Написаны эти «эпистолы» были разными почерками и соответственно разными дамами, но одинаково витиевато и фривольно. В них мелькали сплошные Амуры и Психеи, Купидоны и Венеры, и воспоминания о пережитых незабываемых мгновениях.
Во втором типе писем дядюшку те же самые женщины попрекали за измены и ветреность и призывали вернуться на любовное ложе.
Только два письма были другого толка. В одном требовали вернуть просроченный долг в две тысячи рублей, в другом речь шла о чем-то очень таинственном, потому что не назывались никакие имена, и все было написано обиняками. Кажется, дядюшке давались какие-то инструкции относительно «известного лица» и «некоей персоны». Все время повторялись призывы «хранить инкогнито» и не дать ход «комплоту», то есть заговору.
Продравшись через фонетическую орфографию, отсутствие знаков препинания, непонятные слова и доступные только адресату намеки, я все-таки составил общее представление, о чем шла речь.
Получалось, что автор письма, или тот, кто стоял за ним, облагодетельствовал дядюшку и помог выйти из затруднительной ситуации. Это поминалось несколько раз в связи с требованием неукоснительно выполнить инструкции относительно «некоей персоны», которая, как я понял, была в зависимости от дядюшки, и которую он должен был сохранять в «инкогнито», то бишь, в тайне.
Никаких идей относительно раскрытия старой загадки у меня не было, хотя любопытство она пробудила. Так как делать было совершенно нечего, я еще несколько раз перечел письмо, расставил, как смог, знаки препинания и попытался вжиться «в дух эпохи».
Не знаю, насколько верно, но смысл письма стал казаться понятнее. Судя по всему, дядюшке предлагалось крупное материальное поощрение, которое помогло бы ему выпутаться из серьезных материальных затруднений, в обмен на услугу какому-то знатному лицу. Услуга должна быть сохранена в полной тайне, чтобы не дать возможности заговорщикам или недоброжелателям воспользоваться доверенной дядюшке тайной и напакостить его благодетелю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91