Старуха бережно притворила дверь и тихонько ушла.
Но Степан не лег. Он сел на скамью, положил на стол руки и, опершись о них подбородком, молча смотрел в синеющее рассветом окно.
Он понимал, что битый им воевода стоит дороже небитого. Понимал, что теперь на него идет не просто воевода Барятинский, а распаленная неудачами, освирепевшая боярская сила…
«Сила на силу! — раздумывал Разин. — Нас больше. Ведь мы весь народ, вся Русь — вон нас сколько! Куды долетит письмо от Степана, там и народ поднялся… Ру-усь!.. И те себя Русью зовут, и сила у них велика же. Али Русь не едина? Две Руси на свете, и в каждой могучесть… Как два великана сошлись — народ и держава… И там ведь народ: одним-то боярам не сдюжить! Дворян собери да детей боярских — много ли их на Руси? Не собою сильны, опенки поганые, а стрельцами, солдатами, даточными людьми, холопством — все тот же народ… Неужто же два народа в российской державе?! Один стоит за себя — за народ, за правду, за волю, другой — за бояр?! Да как тому быть?!»
«Един народ русский! — решил Степан. — Един народ, да разодран. Собрать бы его воедино — и силы нет против него! Куды там дворянскому званью стоять на народ! Ноги жидки. Их сила в ином — в народном покорстве. От дедов привыкли люди князьям да боярам послушными быть и не смеют отречься того послушанья…»
Приехал вызванный Разиным Боба и прервал размышленья Степана. Атаманы поехали вместе глядеть места, где старый полковник вчера наметил расставить казацкие силы к битве с Барятинским.


Для осады острожка Разин оставил у Симбирска Серебрякова с донскими казаками, Чикмаза с астраханскими стрельцами и несколько тысяч восставших крестьян, чтобы во время битвы с Барятинским осажденные не посмели выйти на вылазку и ударить на разинцев с тыла.
Остальное войско — все лучшие силы донских казаков под началом Наумова и Еремеева, запорожцев, пушкарей Сергея Кривого, часть астраханских, царицынских, всех саратовских и самарских стрельцов под началом Федора Каторжного и Лазаря, тысячи две приволжской пехоты: чувашей, черемис и мордвы с попом Василием во главе, — Степан велел вслед за собой подтянуть к Свияге.
Гурьбой переехали атаманы свияжский мост. Впереди — Разин с Бобой; за ними, поодаль, — Наумов, Сергей Кривой, Еремеев, Протакин и поп Василий.
Потерь за эту ночь было особенно много у Сергея Кривого и у Наумова.
Наумов был черен лицом, прокопчен, устал. Не такому бы двигаться в битву с дворянским войском! После ночного приступа нужен был отдых — хоть в два-три дня, и Наумов сам понимал, что слишком промедлил с постройкой вала и слишком поторопился послать Сукнина на приступ… Невесел и утомлен был Сергей Кривой. Остальные, не принимавшие участия в приступе, были уверенней и веселей. Конники были спокойны, кони их резвы и сыты, вдоволь оружия, вдоволь уверенности и отваги.
— Придется на конных всю тяжесть валить, — сказал Разин Бобе. — Пехота всю ночь дралась.
— Не беда, отдохнут, как побьют воеводу, — ответил старый полковник.
Перед ними лежало широкое поле, покрытое жесткой щетиной жнивья, по которому вдаль извивалась дорога, вздымаясь выше, на перевал холмов.
— С Тогаева путь, — указал Боба на эту дорогу, — от тех горок рать поведет воевода. Главный полк поведут прямо на мост. Левым крылом он пойдет по речке Сельди, а правым крылом — от речки Грязнушки… Его забота — дать бой нам на том берегу, поближе к острожку, чтобы к стенам нас прижать, а Милославский бы пушками пособил им, а то и на вылазку вышел бы. Так, что ли, Стенько? — спросил Боба.
— Мыслю, так, — согласился Разин.
— Наша забота дать ему бой на сем берегу.
— Так, — согласился Степан.
— Стало, бой завязать, чтобы к мосту он и не мыслил прорваться.
— Так, — подтвердил Степан.
— Когда так, то поедем туда, на «пуп», — позвал Боба, указав на холм, возвышавшийся в центре поля.
На вершине «пупа» Боба остановил коня, по-молодому вскинулся на седло ногами и встал во весь рост на седле. Конь тяжко переступил под ним.
— Тпру! — одернул полковник.
Степан также встал на своем седле.
Они осматривали поле. Боба, объехавший все здесь вчера, указывал, где он задумал поставить какую силу.
Уже рисовалось, как из-за густых кустарников, росших вдали на пригорке, откуда, змеясь выходила дорога, выезжают грозные ряды всадников с примкнутыми к стременам пиками, с мушкетами у седла, под коленом, и гнутыми саблями на поясах…
— Он свой самый таран понесет передом к переправе, чтобы ударить на наш главный полк в деревеньке да середину нашу сломать, а наш главный полк мы правей унесем. Воевода сам ему лево крыло подставит… Не поспеет он к месту дойти, как Серега из пушек ему голову срежет справа… а Еремеев ударит, когда он повернет на Серегу… — говорил Разину Боба.
— Добре ты рассудил… Ну, веди по местам атаманов, показывай им, где кому заводиться домком. Да швидче, старый, поспеть бы нам все засады запрятать.
— Сховаемо, сынку, не бойся, поспеем, — успокаивал Разина Боба.
И тут же с холма указал он каждому атаману, куда кому ставить войско и кто когда должен вступить в бой.
Подведенные к Свияге полки вступили на мост и потекли переправой на левый берег. Здесь же они разделялись на два потока: один направлялся влево, к речке Грязнушке, покрытой овражками и мелколесьем, другой — вправо, в лес, уходящий по берегу Сельди к Юшанску.
Степан поскакал на Симбирский берег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164