– Осмотрим место преступления.

Боря был на своей «ауди». Мне лично больше нравится «форд», но это, конечно, дело вкуса и престижа. Пока мы добирались до театра, Машенко взахлеб излагал мне перипетии драмы, разыгравшейся на провинциальных подмостках по воле заезжего столичного режиссера. Рассказ был путаным, и мне никак не удавалось уловить нить сюжета. Однако я не спешил обвинять бизнесмена в неспособности связно изложить ход событий, поскольку отлично понимал, как сложно неподготовленному человеку постичь все тонкости парящей в творческом вдохновении постмодернистской души.
– А режиссер точно из столицы?
– Я собственными глазами прочитал в программке. И Закревский мне об этом говорил и даже обещал меня с ним познакомить.
Театр уже опустел. Разочарованная скандальным происшествием публика его покинула. Однако за кулисами царило оживление. Ошарашенные актеры носились по сцене и размахивали руками, пытаясь, видимо, восстановить подробности только что разразившейся драмы. Мащенко – а он, похоже, был за кулисами своим – представил меня пухлому человеку небольшого роста, оказавшемуся директором театра Крутиковым Анатолием Степановичем.
– Вы из органов? – с ходу зачастил взволнованный директор. – Я уже вам звонил. Вы знаете, ума не приложу! Вот же он стоял – и нет его. Это безобразие. Что же это делается на белом свете! Заслуженный артист! И вдруг такой пассаж. Вы за задником смотрели, может, он туда завалился?
Последний вопрос был обращен к двум простецкого вида мужичкам, монтировщикам декораций, которые на фоне всеобщей растерянности выглядели наиболее трезвомыслящими людьми, несмотря на исходящий от них запах спиртного.
– Да смотрели мы, Анатолий Степанович, – обиженно пробубнил один из монтировщиков. – Всю сцену по-пластунски облазили.
– А почему пьяны? – взвизгнул Кругликов. – Уволю всех, к чертовой матери.
– Так ведь премьера, Анатолий Степанович, – обиженно прогундел монтировщик. – Приняли по сто грамм, не больше.
– Может, он в оркестровую яму провалился? – вернулся директор к волнующей всех теме.
– Так ведь нет у нас в театре оркестровой ямы, – удивился трезвомыслящий монтировщик.
– Фу-ты, – хлопнул себя по лбу Кругликов. – Ум за разум заходит. Но не мог же он вот просто взять и испариться. А вы что стоите, товарищ? Ищите! Шутка сказать, пропал заслуженный артист!
Последние слова были обращены уже ко мне. Однако я не оправдал надежд Анатолия Степановича, то есть не стал бегать по сцене с большой лупой в руках, отыскивая следы загадочного исчезновения, а так и продолжал стыть посреди сцены, засунув руки в карманы кожаной куртки.
– Он не из органов, – пояснил Кругликову Боря. – Это лучший в городе экстрасенс, к тому же хороший знакомый Аркадия Петровича.
– А милиция где?! – возопил возмущенно директор. – Я же им час назад звонил!
Пока Кругликов по служебному телефону выяснял, куда запропастились работники правоохранительных органов, я осматривал место происшествия. Вообще-то Боря был прав. Определить по декорациям, в каком веке разворачивалось действие спектакля, не представлялось возможным. Завернутые в простыни актеры потрепанными ночными бабочками порхали по сцене среди устрашающего вида конструкций, которые в одинаковой мере годились и для борделя, и для бани, и для сумасшедшего дома.
– А вы действительно экстрасенс?
Вопрос этот мне задала умопомрачительная брюнетка с большими, выразительными карими глазами, вероятно активная участница трагически завершившегося действа, если судить по простыне, облегающей ее пышные формы. Я уже собрался ей представиться, но меня опередил монтировщик, стоявший поблизости и косивший в мою сторону хмельным глазом:
– Дон Жуан он. Его командор в преисподнюю утащил.
– Ах, перестаньте, Сева, – махнула в его сторону рукой брюнетка.
– Мамой клянусь, – обиделся монтировщик. – Собственными глазами видел, как они провалились.
Я не стал опровергать настырного Севу по той простой причине, что изложенный им факт имел место в моей биографии. Очень может быть, что монтировщик находился в тот момент в зале среди немногочисленных зрителей.
– Чарнота Вадим Всеволодович, – склонился я в поклоне перед очаровательной брюнеткой.
– Анастасия Зимина, – протянула мне руку красавица.
Судя по тому, как часто задышал за моей спиной Боря Мащенко, этот жест ему показался предосудительным. Скорее всего, он был неравнодушен к Зиминой гораздо в большей степени, чем к театру. И именно этим обстоятельством объяснялось его присутствие на скучнейшем постмодернистском спектакле.
– Он женатый, – сказал из-за моей спины Боря. – И вообще, зверь, каких поискать.
– Как интересно, – обворожительно улыбнулась мне Анастасия.
К сожалению, нашему с актрисой Зиминой содержательному разговору помешал директор Кругликов, разгоряченным шаром выкатившийся на сцену. В выражениях Анатолий Степанович не стеснялся. Из его сбивчивого рассказа мы все-таки уяснили, что органы в который уже раз не проявили расторопности и сочли заявление уважаемого человека по поводу пропажи заслуженного артиста глупой шуткой.
– Нет, как вам это понравится, – всплеснул руками Кругликов. – Я здесь весь как на иголках, а они и в ус не дуют. Это же скандал! Форменный скандал!
– Скажите, – вежливо прервал я расходившегося руководителя, – а в вашем спектакле некий Йо случайно не упоминался?
– Не понял? – честно признался Кругликов.
– Господин Чарнота намекает на мат, – по-простому пояснила директору Зимина.
– Ах, вы об этом, – смущенно откашлялся Анатолий Степанович.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14