– Я ж говорю – неопределенность полнейшая.
Могут и дать, подумал он. Если успешно пройдет «Меч-рыба». Были смутные намеки. Очень уж кому-то нужна эта подводная кастрюля...
– Заманчиво, – сказала Ольга. – И я, выходит, буду – юная адмиральша?
– Шевели румпелем, адмиральша, – сказал Мазур. – Даже если будешь – это, увы, не старые времена. Вот чего я не могу простить Ельцину, так это полумер – коли уж вернули андреевский флаг, можно было и дальше пойти, вернуть адмиральских орлов на погоны. Совсем другое дело – черный орел...
– Это и называется – мужские игрушки?
– Ага. Так жить веселее, – сказал Мазур серьезно. – А то ведь осенью будет двадцать пять лет, как украшаю своей персоной флот. Жуткая цифра, если подумать. Тебя еще и в проекте не было, адмиральша.
– Ага, тебе хорошо, – сказала молодая жена с непознаваемой женской логикой. – Тебе-то уже е с т ь сорок с хвостиком, и выглядишь прекрасно. А тут сиди и гадай, какая ты будешь в сорок... Страшно же.
– Не кокетничай.
– Руки, сэр! Иначе придется сунуть письмо в бутылку и пустить по реке: «Пристают, добродетель под угрозой, прошу помощи. Борт «Ихтиандра» и так далее...» Слушай, Мазур, а в этом плавании есть высший философский смысл? Отчего-то же ты не стал сплавляться по какой-нибудь Мане, где перекаты и пороги... Ты меня прости, но вот так вот плыть – выходит даже безопаснее, чем у Гека Финна с негром Джимом. Им хоть авантюристы попадались, пароход ночью мог протаранить... А мы плывем себе, заранее зная, что не будет ни порогов, ни пиратов... А ночью у берега болтаемся. Так есть тут философия или как?
– А, пожалуй, – сказал Мазур, подумав. – Ты понимаешь, я перед отпуском вдруг поймал себя на простой, как колун, мысли – сообразил, что все эти годы плыл к у д а-т о. Куда пошлют. К конкретной цели. И захотелось старому дураку проплыть просто так. Чтобы не было ни спешки, ни цели.
– То-то я и смотрю, ты балдеешь от самого процесса... А вообще, в этом что-то есть. Подвести философскую базу?
– Не надо, – сказал Мазур. – И так хорошо. Я и без того знаю, что ты интеллектуалка. Как тебе тайга?
– Ну я же старая туристка...
– Европейской части Союза ССР, как это звалось в старые времена. Тут тебе не Селигер с Онегой...
– Вообще-то, верно. – Она оглянулась на величественный берег. – Только, извини, я как-то до сих пор не могу проникнуться... Лес и лес. Разве что гораздо больше сосен и разных прочих кедров. Правда, очень уж его много... А если пешком – опасно?
– Не особенно, – подумав, сказал Мазур. – Я, правда, сам давненько уж не ходил на приличные концы, но в детстве всю тайгу возле деревни облазил. Тайга в августе – штука нестрашная и где-то даже уютная. Грибов масса, ягоды, сама видела, орех подошел. Зверь сытый, не дергается. Главное – не заблудиться. И были бы ноги здоровые. Вот если заблудишься или ногу сломаешь – молись за упокой. Дивизия не найдет.
– А снежный человек тут есть?
– Был когда-то, – серьезно сказал Мазур. – До войны частенько попадался, а потом, видимо, помаленьку стал вымирать. В пятидесятые еще встречали под Кежмой...
– И молчали?! – возмутилась Ольга. (Она на этом пункте имела легонький бзик и даже переписывалась с самой Быковой).
– А что, в сельсовет заявлять? – хмыкнул Мазур. – Жил себе и жил, чего ему мешать?
Он обернулся, заслышав вверху тихий мерный стрекот. Высоко над тайгой шел вертолет, похоже, военный – зелено-пятнистый. Он проплыл в чистом голубом небе почти параллельным курсом и исчез далеко впереди.
Мазур, признаться, вертолеты недолюбливал. Очень уж пакостный враг боевого пловца – вертолет. В особенности если на нем стоит кое-какая аппаратура. Деваться от него некуда, а он может тебя глушить обстоятельно и со вкусом. Перебедовал такое лишь однажды, но хватит на всю жизнь...
– Вот тебе и глушь, – сказала Ольга, глядя туда, где скрылась за лесом вертушка. – База какая-нибудь?
– А может, – сказал Мазур. – Военных где только нет... Чует мое сердце, их старик и имел в виду. Эвены ж до сих пор живут как в каменном веке, им любая техника – нож вострый...

* * *

...Вчерашняя встреча была словно позаимствована из классического романа ужасов. Часов в одиннадцать утра Мазур причалил к берегу, привлеченный выстрелами, – у самой воды стоял человек с лошадью и старательно палил в воздух, явно подавая сигнал. Чуть погодя оказалось, что это не лошадь, а учаг Учаг – верховой олень. – Прим. авт.

– рогатый стоял равнодушно, даже не вздрагивая после выстрела, хотя старенькое ружьецо бухало почти у самого его уха.
Повод оказался самый прозаический, даже, классический – старый эвен Хукочар отправился порасспросить проплывающих, не найдется ли огненной воды на продажу. В последние годы из-за шизофренических художеств перестройки судоходство на Шантаре сократилось раз в двадцать, и со спиртом стало туговато – это в прежние времена достаточно было помахать с берега осетром или соболиной шкуркой...
У Хукочара оказались как раз соболиные шкурки – но в заначке у Мазура была одна-единственная бутылка виски, свято сберегавшаяся для Игарки, и ярмарки не получилось, хотя Оля и взирала на нежный мех с извечной женской печалью. Таежный узкоглазый человек принял неудачу с азиатским фатализмом, как требовал этикет, поговорил о всяких пустяках, а в заключение сказал Мазуру:
– Ты бы дальше не плыл... Плохое место.
– А что там плохого, однако?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27