Рот у Мазура невольно наполнился слюной – принесло запашок жареного мяса, должно быть, кухня неподалеку. И ни единого человека вокруг. С чего начать? Допросить вертухая, когда придет в чувство, или наудачу действовать незамедлительно? Сгодится ли вертухай в приличные заложники?
Он тенью выскользнул на крыльцо, вдоль стены прокрался к углу. Осторожно высунул голову...
И получил в лицо струю чего-то нестерпимо едкого. Дыхание мгновенно пресеклось, перед глазами вспыхнули звезды, сознание помутнело, и он провалился в темную, бездонную яму.

* * *

...Он лежал, связанный по рукам и ногам, на левом боку. На чем-то твердом. Ага, нары. Весь окружающий мир заслоняла черная жилетка с длинной серебряной цепочкой поперек живота.
– Шустрый ты, голубь, – словно бы даже удовлетворенно произнес сидевший на краешке нар Кузьмич. – Верно я подумал, что следует посидеть поблизости, посмотреть, что и как... – он повертел пластмассовый баллончик с яркой маркировкой. – А хорошо из ума вышибает, чего только эта немчура не выдумает...
Мазур по-лошадиному фыркнул, помотал головой. В глотке и в носу еще чувствовался мерзкий привкус нервно-паралитической химии.
– Нехорошо из гостей-то уходить, голубь, хозяев не то что не предупредив, а еще и изобидев...
– А разве запрещали? – хмыкнул Мазур. – Этот толстый дурачок мне подробно растолковал насчет принятых у вас запрещений, но вот насчет того, что нельзя из гостей уходить, хозяев не предупредив, там ни словечка не было...
Кузьмич тихонько захихикал:
– А ведь верно, голубь, тут с запретами вышла промашка. Ну, это ж само собой подразумевается...
– Да? – тоном невинного дитяти спросил Мазур. – Что-то не помню я таких законов – «само собой подразумевается»...
– Ты, голубь, часом не жид? А может, адвокат? Ерзкий больно насчет законов...
– Я майор в отставке, – сказал Мазур.
– То-то и привык в морду заезжать... А там Ванюша обидой исходит. Больно ему и унизительно... Дайте мне, кричит, или над самим поизгаляться, или по крайности его бабенку повалять... – он с удовольствием наблюдал, как Мазур дернулся. – Ты не переживай... сокол. Произведу-ка я тебя, пожалуй, из голубей в сокола. Заслужил. По молодцу и почет. Ты зубами брось скрежетать. Скажу тебе по дружескому расположению, не так наша жизнь примитивно устроена, чтобы каждый кухонный мужик вроде Ванюши мог свою блажь в жизнь претворять. Но еще я тебе скажу: если оставлять провинность без наказания, выйдет не жизнь, а сущий бардак...
Он отодвинулся в сторону. На нарах, кроме них с Мазуром, никого не было – видимо, другая камера, обустроенная точно так же. Ольга лежала на полу лицом вниз, руки вытянуты вперед и скованы, двое знакомых по поездке на телеге парней без труда удерживают ее в этой позе.
– Валяй, Митрий, – сказал Кузьмич. – Только смотри мне, след сделай, а кожу не просеки – на первый раз…
Ольга пыталась биться, пока с нее стягивали штаны, но верзилы навалились, прижали. Незнакомый Митрий шагнул вперед и взмахнул нагайкой – как бы небрежно, ловко. На ягодицах моментально вспух алый широкий рубец.
– Штаны ей натяните, нечего пялиться, – сказал Кузьмич как ни в чем не бывало, повернулся к Мазуру. – Уловил нашу механику, сокол? Ты замечаньице заработал – а молодая женушка и ответит, может, попкой, а может, если особенно рассердишь, и другим местом. Так что ты уж впредь соблюдай, что велено, не расстраивай старика. Взяли, ребятки.
Мазура подняли и потащили в коридор, занесли в соседнюю камеру – прежнюю, с четверкой испуганных людей, прижавшихся к стене. Небрежно кинули на нары, завели следом Ольгу и сняли с нее наручники.
– Когда дверь запрем, развяжете сокола, – сказал Кузьмич в пространство. – И чтоб распорядок соблюдать, как по нотам. Марш на нары, голубка, и не переживай особенно, денек кверху попкой полежишь – пройдет...

Глава четвертая
Определенность

Мазур лежал долго, но к нему никто так и не посмел приблизиться. Он видел, как Ольга собралась было попросить сокамерников о помощи, но остановил ее взглядом – чтобы не напоролась на замечание. Она осталась лежать на животе, глядя на мужа с преувеличенно бодрым видом, однако в глазах стояли слезинки, скорее от бессильной злобы, чем от боли. Понемногу Мазур распутал руки сам – веревка оказалась самодельная, то ли конопляная, то ли льняная, завязанная не особенно хитрыми узлами, – а уж развязать ноги и вовсе было проще простого.
– Больно? – прошептал он Ольге на ухо, погладив по щеке.
– Обидно, – откликнулась она.
Пока он отсутствовал, сигареты и зажигалка улетучились. Дедуктивных способностей Шерлока Холмса тут не требовалось – Мазур уткнулся угрюмым взглядом в толстого дневального, и уже через минуту тот заерзал, занервничал, а через две осторожно приблизился и протянул издали захапанное. Мазур с Ольгой выкурили по сигаретке, отчего жизнь вновь несколько повеселела.
Но вскоре жить стало угрюмее. По Ольгиному ерзанью и многозначительным взглядам в сторону параши нетрудно было догадаться, в чем сложность. Ему и самому давно пора было переведаться с этим немудреным изобретением цивилизации – и, хочешь не хочешь, но придется идти на мелкие компромиссы...
– Придется, малыш, – прошептал он, пожав плечами. – Нигде не сказано, что правила нельзя выполнять с презрением...
Вздохнув, Ольга с самым каменным выражением лица обратилась к толстому:
– Животное дневальный, разрешите посетить вашу парашу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27