Из Сибири подул ледяной ветер, принеся на своих белых крыльях смертельный холод. Он примчался издалека и потому с опозданием, но с его прибытием наступил конец света. Северо-восточные ветры — террал и аракати — занялись английским судном и пароходом Ллойда; они оборвали прочные швартовы и бросили суда одно на другое, забавляясь треском проломленных корпусов. Аракати швырнул корабль Ллойда без мачт, без палуб в открытое море. Террал — страстный националист — медленно расправлялся с английским судном; он провел по горлу белокурых матросов своим острым как нож языком, и это означало гибель.
Потом он закружил судно в смерче и наконец потопил около причала; там оно и осталось лежать, как грозное напоминание о буре.
С экватора, где они спали в сырых лесах, пришли вместе с ветрами дожди. Они обрушили на Белем гнилые воды, зараженные лихорадкой, тифом, черной оспой. Ливни мгновенно превратили город в тысячи рек, речушек, ручьев и водоемов. Амазонка вздулась, алчно пожирая землю, намывая острова и губя людей. Рев подымающейся по реке громадной волны-поророки разносился на километры, его слышали даже на берегах Африки, в городе Дакар и в глухих селениях, где дрожащие от страха люди принимали его за воинственный клич бога Шанго.
Жители Белема покинули свои дома, гром беспрерывно гремел, электрическое освещение заменили молнии. Они вспыхивали одна за другой, и в их свете видно было все: рушащиеся здания, повозки и автомобили, уносимые водой, пароходы, плывущие по воле волн и садящиеся на мель на внезапно возникших островах. Люди в отчаянии бродили по улицам, из тюрем вышли на свободу воры и убийцы, мужчины и женщины падали на колени, взывая к небесам. Какой-то священник пытался организовать процессию, церкви заполнились молящимися, началось столпотворение вавилонское.
Все суда, стоявшие в гавани, оказались во власти ветров, принесшихся из разных стран света, и стали жертвами бури. Ливень заставил бедняков плакать, а богачей скрежетать зубами. Через два часа все кончилось. Если бы буря продлилась еще хоть час, весь Белем со своими португальскими изразцами и старинным изяществом был бы сметен с лица земли.
Да, город Белем, проглоченный тайфуном, исчез бы навсегда, но «Ита», прикрепленная к причалу всеми своими швартовами, уцелела бы. Она прочно стояла в гавани, неподвижная, как бы навеки застывшая, зачаленная по приказанию капитана дальнего плавания Васко Москозо де Араган, единственного из всех старых моряков сумевшего предвидеть бурю и предохранить от нее свое судно.
Буря кончилась внезапно, как и началась. Воздух стал чистым, прозрачным, и правда засияла на небосклоне.
Когда прошел страх, бедняки принялись считать погибших и пропавших, богачи — подсчитывать убытки. Людей в общем погибло немного, зато многие пропали без вести, убытки же исчислялись миллионами.
Городу грозили эпидемии, так как он остался без водопровода. Гавань Порт-оф-Пара превратилась в гору развалин. И среди этих развалин гордо высилась корма «Иты», спасенной своим капитаном.
Наконец представитель компании и судовые офицеры явились в найденный с огромным трудом пансион доны Ампаро. Васко все еще спал, ни о чем не подозревая. В этот солнечный день люди, которые накануне хохотали до слез при виде капитана, кричали в его честь ура. Дона Ампаро, оправившаяся от ночного ужаса, постучалась к Васко.
Он проснулся, но, услыхав крики, решил, что злые и жестокосердные насмешники отыскали его здесь, чтобы подвергнуть новым оскорблениям.
Они так колотили в дверь и так настойчиво звали его по имени, что он вынужден был наконец выйти к ним — небритый, в одних носках, в измятых брюках, еле ворочая языком после выпитой накануне кашасы.
В дверях комнаты стоял первый помощник, за его спиной в коридоре теснилась толпа.
Телеграф и трансокеанский кабель уже разнесли по всей стране и по всем пяти континентам весть о страшном потопе и о гении капитана Васко Москозо де Араган, который один сумел предвидеть бурю и спасти свое судно. В Перипери жадно читали телеграммы, опубликованные под крупными заголовками в газетах Бани. Зекинья Курвело даже заучивал их наизусть. И не только телеграммы. А сообщения о чествовании компанией непобедимого капитана дальнего плавания, о чудесном празднике на борту «Иты», которую он спас и на которой возвращался в Салвадор!
Ему была вручена золотая медаль и соответствующая грамота. Он смотрел на море с капитанского мостика, скромный, улыбающийся капитан, который никогда не вешает носа…
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
О морали исторической и морали житейской
Я подхожу к концу своего труда — расследования столь сложной и запутанной истории. Что я могу прибавить? Рассказать о прибытии капитана в гавань Баии, где его ожидал оркестр, представитель губернатора, начальник управления порта и Америке Антунес, обезумевший от счастья? Или о его портретах, помещенных в газетах, и о выступлении по радио еще с борта парохода? О его триумфальном возвращении двухчасовым поездом в Перипери, где он был встречен фейерверком и криками ура и отнесен на плечах друзей к дому с зелеными ставнями и окнами, выходящими на море? Вчерашние противники стали теперь самыми восторженными поклонниками капитана, за исключением Шико Пашеко, который предпочел уехать из Перипери; или он со своим процессом, или капитан со своей славой, вместе им тут не ужиться! Сказать о чувствах, обуревавших Зекинью Курвело, когда он получил в подарок пепельницу с изображением «Иты»?
О вопросах, сыпавшихся наперебой? О требованиях, чтобы капитан рассказал все до мельчайших подробностей, не пропуская ничего?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79