Я имел очень слабое представление о культуре и ценностях этого народа. Дедушка мой со стороны отца был, пожалуй, единственным источником информации о еврействе, он с горем пополам пересказывал нам, детям, пасхальную кагаду и даже пытался научить нескольким еврейским буквам, которые сам слабо помнил со времен хедера, который посещал в детстве.
Иудаизм набросился на меня, как только я прибыл в Израиль, и, как ни странно, немедленно произвел отталкивающее впечатление своим навязыванием средневековых традиций, закрытыми магазинами по шабатам и нескончаемой шабатней тоской. Учил я иврит с напором и вскоре стал довольно сносно понимать и выражаться, а к концу своего пребывания в стране Принудительного Еврейства уже считал иврит своим вторым языком.
Друзья мои, евреем меня сделало исключительно мое окружение, тыкавшее в меня пальцем в школе и обзывавшее «еврейтором» в училище. В душе я такой же еврей, как и китаец. Нет ничего более низкого и бездумного, как соотносить себя с какой-либо нацией, особенно в современном мире, где больше нет феодального насилия национальных уделов, в мире, где каждый может быть кем пожелает, войдя в интернет и тем самым сбросив свою земную оболочку.
Конечно, у меня в потрохах сидел чертенок национальной гордости, привитой мне ранними годами национальной неприязни ко мне. В России я всем напоказ выставлял факт своего еврейства, как бы говоря –да, еврей, ну и что?! Еще все время шутил: «Древняя нация – высокая потенция». В Израиле я от этого полностью излечился, как и от чувства собственной особенности. Я, правда, продолжаю выставлять напоказ свою принадлежность к еврейству, но, скорее, просто для того, чтобы посмотреть на реакцию людей и немножко над ними поиздеваться.
– 1 am Jewish! – заявляю я обычно почти сразу с порога; канадцы теряются и отвечают:
– It'sOK!
Особый интерес, конечно, заключается в наблюдении за жертвой такого признания, если мой собеседник имел несчастье родиться немцем. Тогда я буквально превращаюсь в национального садиста, спрашивая повара Кристиана, умеет ли он готовить гефил-те фиш.
Покинув Израиль, я стал замечать, что, в общем, все люди похожи друг на друга, и евреям чаще всего приписываются отрицательные качества того народа, вместе с которым они проживают. Например, французы гораздо большие жиды, чем сами жиды, – они жадны до отупения, что, впрочем, можно сказать и о норвежцах, которых мы тоже часто подозревали в связях с народом Моисеевым.
Я бы сказал, что израильтяне – наименее жадные из всех народов, которые мне посчастливилось наблюдать.
Все эти разговоры о том, кто какой породы, противны мне до глубины души, так что можете совершенно спокойно отнести меня к безродным космополитам, к коим я, увы, скорее всего, и принадлежу.
К сожалению, что-то странное происходит с еврейским народом на протяжении тысячелетий. Всеми гонимый, униженный, оболганный, он никогда не находит способа, как себя защитить, как прекратить эту бесконечную линию мытарств. Особенно горько наблюдать это сейчас, когда, казалось бы, будучи современной страной с населением, равным по численности населению Новой Зеландии, Израиль по-прежнему неспособен произвести из себя что-либо достаточно устойчивое и ценное, чем можно было бы гордиться и где, по крайней мере, можно было бы жить.
Я любил погружаться в Тору на иврите и, к своему удивлению, довольно скоро стал улавливать отголоски смысла. Конечно, меня зачаровывала возможность так, без особого усилия, по-повседневному прикоснуться к историческому литературному памятнику, к его особой философии. Однако многочисленные толкования наипростейших фраз мне всегда казались надуманными.
Мне никогда не удавалось вдумчиво пообщаться с раввинами и прочими «хахамим». Я уверен, что многие из них – весьма выдающиеся мыслители. Одно лишь жаль: все их мышление должно служить доказательству исключительности еврейского мировоззрения, что само по себе не позволяет быть достаточно объективным. Несмотря на то, что я примерно предполагал, что из себя может представлять еврейское философское мировоззрение, интерес к нему не обошел и меня стороной. Особенно меня поражал тот факт, что многие из философских выводов, которые я считал своим достижением, обнаруживаются в Торе и в еврейской философии, а посему не являются признаками моего прозрения, а лишь какой-то внутренней генетической предрасположенностью видеть вещи так, а не иначе.
Меня поразил язык Торы с ее «временными перевертышами»: ва-йелэх, что буквально значит «и пойдет», но переводится «пошел», вэ-калах, что значит «и пошел», но переводится «пойдет». Это добавление буквы «вав» придает ощущение вечно продолжающегося действия. Это совмещение идеи вечности и времени повсюду отражено в языке Торы, который, видимо, справедливо называют святым – отражающим суть вещей. Мироздание с его незыблемыми основами называется на иврите олам, и максимальный период времени, за который Творение должно прийти к совершенству или, иными словами, за который должна раскрыться Божественная цель, выражается тем же словом олам. Но для того чтобы правильно понять значение слова олам, нужно учесть, что время с точки зрения еврейской философской системы является активным элементом и само раскрывает Божественную цель и приближает к ней мироздание. Таким образом, понятие «мир» преломляется через призму понятия времени: сущность пространственных форм проявляется с приближением Вселенной и всего, что наполняет ее, к цели, а цель раскрывается через время.
Евреи во все времена довольно вольно относились к понятиям времени и пространства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113