Может быть, не только Серпилин, но и Батюк почувствовал заминку, которая вышла прежде, чем они обнялись. Но когда уже обнялись, Батюк задержал его дольше, чем можно было ожидать. Наверно, хотел показать, что не в обиде за прошлое.
"Ну что ж, хорошо, коли так", - подумал Серпилин и в душе еще раз поблагодарил тогдашнюю нелетную погоду за то, что избавила их обоих от трудных минут: Батюк отбыл в Москву поездом за сутки до того, как Серпилин прилетел сменить его на армии.
- Знал, что ты здесь, - сказал Батюк, выпуская Серпилина из объятий. Вчера, как прибыл, стал выяснять обстановку: кто в инвалидной команде? Заходил к тебе, но сестра сказала: к докторше чай пить пошел. Решил не мешать. Дело твое теперь холостое.
Серпилин промолчал. Не ответил. Потом посмотрел на здоровое, загорелое лицо Батюка и спросил:
- А ты что, не в нашу, инвалидную?
- Бог миловал, - сказал Батюк. - Получил после Крыма две недели на отдых. Мою гвардейскую - в резерв Ставки, а меня - сюда. За себя временно оставил начальника штаба Варфоломеева. Как и ты, академик. Но командной жилки не имеет, так что не подсидит.
- А я тебя не подсиживал... для ясности, - сказал Серпилин спокойно, но в голосе его была нота, предостерегавшая от дальнейшего разговора на эту тему.
- Шучу и про него и про тебя! Знаю, что не подсиживал, - сказал Батюк, - а то бы не разыскивал тебя. Дорожек тут в парке много... Верные сведения имею, что не женился?
- Верные.
- А я свою сюда ожидаю. Авиаторы обещали сегодня из Омска доставить.
- Давно не видел?
- С начала войны. Было подумал, самому к ней туда, а потом решил, пусть в Москву прилетает. Сын на фронте, внуков нет.
- Где теперь сын? - спросил Серпилин, помнивший, что тогда, в сорок третьем, сын Батюка служил в артиллерии под Ленинградом.
- Все там же, на Карельском перешейке. Вторую войну там трубит. Все же у нас на южных фронтах веселее! Нынче здесь, завтра там.
- Да, - неопределенно сказал Серпилин, вспомнив, как в сорок втором они с Батюком отступали от Дона к Волге, и подумав, что еще неизвестно, где тогда было веселее - в Ленинграде или там, у них на юге. - Да... помолчав, повторил он. - Теперь на юге, конечно, веселее.
Он подумал не о себе, а о войне, а Батюку по выражению его лица показалось, что о себе и своем погибшем на Воронежском фронте сыне.
- Хотели тогда с Захаровым перевести его поближе к тебе, в нашу армию, - сказал Батюк. - Но не успели. А успей - может, и жив был бы до сего дня. Хотя война такая...
Он не закончил фразу. Оба они достаточно хорошо знали, какая эта война и как трудно угадать, где на ней человек уцелеет, а где умрет.
- Мой только один раз легко ранен был, там же, в Ленинграде. Пролежал месяц - и опять в строй, - сказал Батюк о своем сыне. И без паузы спросил: - Про наши крымские дела наслышан?
Серпилин кивнул. Про крымские дела он был достаточно наслышан, как и все люди, жившие войной. Освобождение Севастополя на пороге четвертого лета войны казалось ему счастливым предзнаменованием на будущее. Он знал, что армия Батюка действовала там, в Крыму, на главном направлении, но в первую минуту встречи, наверное из-за этой байковой пижамы, запамятовал, что Батюк был не только награжден за эти бои Суворовым первой степени, но и получил первое за войну повышение в звании - генерал-полковника. Об этом неделю назад было напечатано во всех газетах.
- Поздравляю тебя вдвойне, - сказал он, пожимая руку Батюка.
Батюк довольно улыбнулся: после успешных действий в Крыму он наконец обрел на войне положение, которое считал для себя давно заслуженным.
То, что он командовал теперь гвардейской армией и имел орден Суворова первой степени и звание генерал-полковника, а Серпилин, одно время после Сталинграда догнавший было его в звании, оставался генерал-лейтенантом, все это делало Батюка в его собственных глазах как бы вновь старшим по отношению к Серпилину, несмотря на их одинаковые должности командармов. Между ними вновь установилась та дистанция, которая позволяла Батюку без насилия над самолюбием вспоминать время, когда они служили вместе и Серпилин был его подчиненным.
- Как твое хозяйство? - спросил Батюк. - Многих поменял, когда пришел после меня?
- Я почти не менял, война меняла. Одних под Харьковом, других на Курской дуге.
Он назвал Батюку несколько старших офицеров, убитых или тяжело раненных и уже не вернувшихся в армию.
- Членом Военного совета по-прежнему Захаров?
- По-прежнему он, - кивнул Серпилин. - А начальника штаба армии из Москвы дали - некто Бойко, был полковник, ныне генерал-майор.
- Неудачный, что ли? - спросил Батюк, которому почудилась неприязнь в слове "некто".
Но Серпилин употребил это слово не из неприязни, а по давней привычке, оставшейся еще с царской армии.
- Напротив, удачный, - сказал он. - А про Пикина, наверное, сам знаешь, в приказе было.
- Читал. Подвел он тебя, сукин сын. - Счастье, что с рук сошло.
- Подвел, - согласился Серпилин. - Хотя в то, что сукин сын, не верю.
- Чего ж тут не верить? В приказе ясно сказано было, что попал в плен, имея при себе карту с обстановкой.
Серпилин поморщился. Сначала не хотел вдаваться в эту тяжелую историю, только чудом оставшуюся для него самого без всяких последствий. Но потом превозмог себя и сказал то, что думал и писал в своих объяснениях тогда, в марте сорок третьего, под Харьковом: зная Пикина, не верит, что тот, из-за ошибки летчика приземлившись на связном У-2 в расположении немцев, мог сдаться в плен, не уничтожив оказавшуюся при нем карту с обстановкой. Допускает обратное: не успел застрелиться и попал в плен потому, что в первую очередь спешил уничтожить эту карту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31