Учитывая его почасовой гонорар, он мог позволить себе и то и другое.Лютер же чувствовал себя вывалянным в грязи.И униженным... когда его в наручниках — в наручниках! — привели в зал суда в Бронксе, а потом вывели из него, и ему пришлось идти сквозь строй репортеров и операторов с камерами.— Не волнуйтесь. Мы подадим апелляцию на отказ в освобождении под залог.Лютер попытался сдержать душившую его ярость — но без особого успеха.— Все это хорошо и здорово. Вы прекрасно все это излагаете, а тем временем сидеть за решеткой приходится все же мне. Каждый день — каждый час, — что я сижу тут взаперти, не в состоянии реабилитироваться в глазах общества, лишь ухудшает положение моей церкви. И общественности известна только одна сторона этой истории. Я должен обрести свободу, чтобы рассказать прессе о другой ее стороне.Файнман поерзал на стуле. У него был великолепный загар и серебряная грива, зачесанная назад так, что она падала на воротник.— Окружному прокурору удалось убедить судью, что вы можете сбежать.— Это была ваша работа — разубедить его. 51 не собираюсь сбегать. Я невиновен, и это будет доказано в суде.Риск побега... окружной прокурор из Бронкса аргументировал свою точку зрения тем, что поскольку дорменталистская церковь имеет отделения по всему миру, то ее глава может найти убежите у своих преданных сторонников. Файнман, возражая, говорил, что у Лютера никогда не было конфликтов с законом, что у него тесные связи с этим городом, даже предлагал, что Лютер сдаст свой паспорт после того, как внесет два миллиона долларов залога. Но судья принял сторону прокурора.Лютер не сомневался, что кто-то наверху дергает ниточки заговора против него.— Об этом побеспокоимся позже. Первым делом, я хочу, чтобы вы оставались здесь, пока я буду готовить нашу апелляцию, — сказал адвокат.— Что значит «оставался здесь»? Я хочу, чтобы вы вытащили меня отсюда!— Это значит, что, пока я вас не вытащу, вам лучше сидеть здесь, а не в Рикерсе.У Лютера сжалось сердце. Рикерс-Айленд... там обитают самые жестокие преступники.— Нет... они не могут.Файнман покачал головой:— Если вы не в состоянии внести залог или, как в вашем случае, в нем отказано, именно туда вас и отправят.— Вы не можете им этого позволить!— Я буду делать все, что в моих силах.— То есть надо понимать, что вы не столько сделаете, сколько будете стараться. Файнман наклонился к нему:— Мистер Брейди, я хочу быть с вами совершенно откровенным.Тревожное ощущение пронзило Лютера — в словах адвоката не было ничего хорошего, — но он не должен показывать своих страхов.— Надеюсь на это.— Против вас выдвинуты очень весомые обвинения. Во всяком случае, мои контакты в окружной прокуратуре сообщили, что обсуждается вопрос: не потребовать ли для вас смертной казни?Лютер зажмурил глаза и начал бормотать мантру, которая помогла ему пережить бесконечную ночь в этом бетонном загоне. Не может быть... этого просто не может быть!— Но прежде чем окружной прокурор согласится на это, — сказал Файнман, — вам, возможно, будет предложена сделка.Лютер открыл глаза:— Сделка?— Да. Вы согласитесь с менее серьезным обвинением, чтобы...— И признаю, что убил человека, которого никогда не встречал и о котором услышал только после его смерти? Нет, ни за что! Никаких сделок!Сделка означала тюрьму, в которой ему придется провести многие, если не все оставшиеся годы. Тюрьма означала, что дело всей его жизни, Опус Омега, останется незавершенным. Или, что еще хуже, его закончит кто-то другой... и кому-то другому достанется вся слава, которую заслужил Лютер.Нет. Это невозможно себе представить.— Они еще пожалеют! — подавив страх, вскипел гневом Лютер. — Я выведу на улицы перед судом и перед тюрьмой тысячи — десятки тысяч! — людей. От их голосов содрогнутся стены и...Файнман поднял руку:— Я бы не торопился с протестами. Пока окружной прокурор не упоминал об этих фотографиях. Если вы слишком ощутимо надавите на него, он может пустить их в ход. Просто назло вам.— Нет... нет!— Послушайте, мистер Брейди. Я уже занялся личностью погибшего, поручив раскопать все и вся, что о нем только известно. И должен сказать вам, что буквально через несколько часов до меня дошли осторожные слухи, что он занимался шантажом. А это играет на руку окружному прокурору.— Разве это не играет на руку и нам тоже? Если человек был шантажистом, то, значит, у него были враги. Мы можем...— Но ваш пистолет опознали как орудие убийства, и на нем есть отпечатки пальцев жертвы. Скорее всего, есть и его кровь. И на фотографиях, найденных в его доме, вы.У Лютера не осталось никаких доводов.— Я не убивал его! — завопил он. — Вы меня слышите? Не делал я этого! Должен быть какой-то способ доказать!Файнман продолжил хранить невозмутимое спокойствие.— Есть такой способ. Нам нужен человек... да кто угодно, кто может поручиться, что во время убийства вы находились в другом месте!— Мой пропуск на платную дорогу! Можно доказать, что в ночь убийства я ездил в хижину и вернулся!Файнман покачал головой:— Это лишь докажет, что путешествие совершил ваш пропуск, но не вы лично. Мне нужен человек, живой человек, который в эту ночь видел вас далеко от места преступления.Лютер подумал о Петровиче. Нельзя ли заставить его дать показания, что в ту ночь Лютер был в хижине?— Такой человек есть. Его зовут Бренцис Петрович. В воскресенье вечером он... м-м-м... кое-что доставил в хижину.— Могу ли я спросить, что именно? — осведомился Файнман.Лютер отвел глаза:— Я бы предпочел не отвечать на этот вопрос. 3 — В чем дело? — спросила Джиа. — Сегодня ты сам не свой.Ее беспокоило настроение Джека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141