Уже слабо видимый – струйка дыма в свете очага – призрак отрицательно покачал головой и простер к Невину руки – то ли молил простить его, то ли просил что-то сделать, а может, и то и другое… Маг ухватил ящик и вытащил; при этом что-то тяжелое сдвинулось внутри, и из трещины на крышке пахнуло мерзкой вонью. Уверенный, что смерть ему нипочем в любых видах, Невин снял крышку – и едва не потерял сознания – на этот раз не от запаха, а от зрелища. Кто-то затолкал в ящик тельце новорожденного младенца-мальчика, набальзамированное какими-то травами и мазями. Ему не могло быть более трех-четырех дней от роду, но его изувечили точно так же, как тело, пригвожденное к частоколу.
Пыль, поднявшаяся при вынимании ящика, на краткий миг вновь придала обманчивую плотность призраку; видно было, что он запрокинул голову и заломил руки в молчаливом рыдании.
– Твой ребенок?
Он снова ответил жестом «нет» и пал ниц, коснувшись головою земли, словно преступник, молящий государя о пощаде.
– Ты был соучастником убийства? О нет, я понял: твои друзья хотели убить его, ты запротестовал, и тогда они заставили тебя разделить его судьбу!
Пыль осыпалась на пол. Призрак исчез.
Несколько минут Невин созерцал жалкие останки в крошечном гробике. До сих пор ему не доводилось видеть ничего подобного, боги миловали, но что-то он слышал, это что-то значило, какие-то полузабытые знания шевелились на дне памяти и требовали получше рассмотреть находку. Собравшись с духом, он наконец решился перенести ящик к очагу, поближе к свету, но прежде чем прикасаться к изуродованным останкам, достал из седельной сумы кусок полотна и обернул руки лоскутами. Под маленькой мумией он нашел тонкую свинцовую пластинку, примерно два на четыре дюйма, наподобие тех зложелательных талисманов, которые до сих пор зарывают в землю невежественные крестьяне, чтобы причинить вред своим врагам. На пластинке были процарапаны слова на языке Древнего века, известном лишь ученым да жрецам, и еще несколько других, которые даже Невин не смог перевести:
«Будет с тем, как с этим. Маррин короле Маррин короле Маррин. Смерть неумирающая. Аранродда. Рикка рикка рик-ка. Бубо лубо.»
Кровь отхлынула от лица Невина, руки закоченели. Он обвел комнату взглядом и обнаружил, что в ней роятся духи, и все они, пораженные ужасом, потрясенно глядят на него широко раскрытыми глазами, – кто засунул палец в рот, кто забыл закрыть его…
– Злые люди сотворили это, да?
Они утвердительно закивали. В очаге взметнулся сноп золотого пламени, в нем проявилось колеблющееся подобие человеческого лица.
– Помоги мне, – обратился Невин к повелителю Огня. – Я хочу внести сюда то тело, снаружи, а потом сжечь и его, и это. Тогда обе несчастные души обретут покой.
Веер искр разлетелся над очагом, обозначая согласие.
Невин спрятал свинцовую пластинку в карман, опасаясь, чтобы ее расплавление не причинило Маррину вреда. Потом собрал свои вещи, навьючил лошадь и, выведя ее из дому, отошел на четверть мили, где и оставил, стреноженную, в безопасности.
Возвратившись, он увидел, что огонь уже вышел за пределы очага и гложет груду поленьев. С помощью духов Невин вывернул из земли подгнившее бревно, на котором держался мертвец, втащил его внутрь, поближе к огню, и уложил изувеченного младенца на изувеченную грудь того, кто пытался его спасти. Мага позывало на рвоту все сильнее, но он заставил себя успокоиться и, вскинув руки над головою, обратился к Владыкам.
– Примите их и даруйте отдохновение! Выйдите навстречу им, когда они обретут свободу!
В небе над хижиной прогремели три раскатистых удара, словно три хлопка божественных дланей. Невин вздрогнул, пламя в очаге благоговейно поникло долу.

Хотя Невин и утверждал с полным спокойствием, что опасности никакой нет, никто из серебряных кинжалов не был склонен верить ему. Когда люди стреножили лошадей, приготовили и съели обед, Карадок велел собрать как можно больше сухого хвороста и развести два больших костра. Маддин подозревал, что капитан встревожен разговорами о привидении ничуть не меньше остальных и потому хочет побольше света.
– Сегодня ночью караулы по всей форме, – сказал Маддин. – Будем жребий тянуть?
Обошлись без этого: добровольцев набралось хоть отбавляй, Маддину потребовалось только определить порядок смены.
Когда первая стража была расставлена кольцом вокруг лагеря, несколько человек, завернувшись в одеяла, улеглись спать – или искусно прикинулись, что способны спать; но большинство сгрудилось у костров, поддерживая огонь хворостом, палками, кусками коры с рвением, которому мог бы позавидовать жрец, пекущийся о священном пламени на алтаре.
Спустя час Маддин оставил княжича под присмотром Карадока и Оуэна у одного из костров, а сам пошел проверять караулы. В основном на постах было спокойно. Люди отпускали шуточки о привидениях и подсмеивались над собственными страхами. Только Браноик, приставленный стеречь лошадей, не сумел скрыть беспокойства; он был весь напряжен, как струна.
– Да полно, малыш! Взгляни-ка на лошадей: они знай себе пасутся. Будь здесь хоть что-то опасное, сразу бы вскинулись!
– Ты слышал, что говорил Невин? Он прав. Есть такие вещи, которых лошади не чуют. Мамин, можешь смеяться надо мной, если желаешь, но здесь, в округе, таится некое зло, я ощущаю его отчетливо, как запах!
Маддин хотел отшутиться, но тут, словно гром среди ясного неба, прокатились три отдаленных удара. Браноик взвизгнул, словно ушибленный щенок, развернулся и указал на небо: столб бледного серебристого пламени пронзил ночную тьму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139