Также не обратил он внимания и на здание Общества человеколюбия и согласия, где, сообщалось в объявлении, миссис Литиция Миллс читала лекции о пользе умеренности во всем, сопровождая их показом диапозитивов.Следующим после этого центра благонравственности и просветленности стоял обшарпанный дом, где сдавались меблированные комнаты. Его двери были открыты, и оттуда на улицу вырывались свет и шум. Билл зашел внутрь, пробрался сквозь толпу, которой не хватило места на собрании социалистов, и теперь люди вынуждены были толкаться в коридоре, и по лестнице поднялся на третий этаж. Дом этот скорее напоминал клуб: одна комната была завалена книгами и газетами, несколько человек сидели там и читали; в другой комнатушке разыгрывались три партии в шахматы, и сгрудившиеся вокруг столов люди шепотом обсуждали перипетии поединков; в следующем помещении бородатый человек объяснял группе студентов преимущества анархизма, хотя, казалось, его мало кто слушал.Билл постучался в дверь, из-под которой выбивалась тоненькая полоска света, и из комнаты донесся голос:— Да? Immer herein! Да? Входите! (нем. )

Билл вошел. В комнате было накурено и душно, лампа стояла на стопке книг, бумаг и журналов, которыми был завален не только стол, но и пол вокруг истертого ковра. За столом сидел человек, к которому и пришел Билл, а напротив него — некто Малыш Мендел. Билл замер на месте с широко открытыми глазами и машинально сдернул с головы кепку, потому как Малыш Мендел был не кем иным, как известным главарем еврейских банд в Сохо. Власть в районе делили между собой евреи, ирландцы и итальянцы, и Мендел слыл настоящим королем. Ему шел четвертый десяток, он был высок, с озорными глазами и заметной лысиной, одет с иголочки. Поговаривали, будто он голыми руками убил двух человек и организовал ограбление банка на Веллингтон-стрит; об этом знали даже в полиции. Но он был слишком умен, чтобы попасться им в лапы. Как-то Мендел заявил, что в грядущем веке отойдет от дел, уедет в Брайтон и там, богатый и всеми уважаемый, попытается добиться места в парламенте. А поскольку он был Малышом Менделом и говорил это абсолютно серьезно, никто и не подумал усомниться в его намерениях.И конечно, авторитет мистера Голдберга в глазах Билла не мог не возрасти, когда он увидел, что в гости к нему пожаловал такой великий человек.Мистер Голдберг помахал в воздухе своей сигарой.— Мой друг, Билл Гудвин, — представил он его. — Мы почти закончили, Билл.— Здравствуй, — сказал Малыш Мендел, и Билл робко шагнул вперед, чтобы пожать ему руку. — Ты откуда будешь, Билл?— Из Ламбета, мистер Мендел, — сиплым голосом ответил он.— Дэн сказал, что ты неплохой малый. Может, как-нибудь встретимся, потолкуем? Что ж, старина, мне пора, — сказал он Голдбергу, вставая со стула. — Весьма интересные вещи ты мне рассказал. Думаю, в этом что-то есть. Всего доброго, Билл.Парень с благоговением посмотрел ему вслед.Голдберг рассмеялся, и Билл повернул голову. Человек за столом был моложе Малыша Мендела — вот и все, что Билл знал о нем. Голдберг был для него загадкой, в нем он чувствовал что-то дьявольское. Парень не удивился бы, увидев у него рога, копыта и длинный хвост; даже от его сигары несло серой. В один прекрасный день Голдберг появился в полицейском участке, где Билл находился за разбитое окно и украденные серебряные вещицы. Парень видел этого человека первый раз в жизни, но слова его звучали так убедительно, что вскоре он и сам стал припоминать, как в день ограбления помогал Голдбергу организовать пикник для еврейских сирот на пустоши Хэмпстед.— Я принес ее, мистер Голдберг, — сказал он, положив кожаную сумку на стол. — И это тоже. — Рядом он бросил потрепанную записную книжку.— Отлично, — ответил Голдберг. — Садись. Ты их считал?— Конечно, нет. — Казалось, Билла оскорбила сама мысль об этом. — Я их не трогал. Только отдал Лайаму его долю.Голдберг расчистил место на столе, сдвинув рукой все, что на нем находилось, в сторону, и высыпал содержимое сумки. Там оказались золотые соверены, серебро и пачки банкнот. Он быстро пересчитал их.— Триста тридцать. Двадцать — тебе, десять — на расходы мне, итого остается триста. А теперь слушай. Знаешь еврейский приют на Леман-стрит?— Тот, что у доков?— Именно. Отнесешь деньги туда и передашь управляющему. Скажешь, это от жертвователя, пожелавшего остаться неизвестным. Если он начнет задавать вопросы, просто спроси, будет он их брать или нет.— Хорошо, мистер Голдберг. А зачем книжка? Я пытался разобрать, что там написано, но ничего не понял. Видимо, почерк скверный.— Видимо, Билл. Теперь слушай: за дверью тебя ждет меламед Учитель в синагогальной школе.

, мистер Кипнис. Возьми свой учебник, вон там, на стуле возле окна.Билл взял маленькую книгу в матерчатом переплете, на которую указал Голдберг, поблагодарил его и вышел из комнаты. А Голдберг закурил сигару, положил ноги на стол и, устроившись поудобнее, начал изучать записную книжку.
Меламед, учитель идиша, был не столь образован, как раввин. Простой ремесленник, он вбивал основы языка в головы непослушных мальчишек. Однако Билла он обучал не идишу — парень учился читать по-английски, так как был неграмотен и, будучи евреем, стыдился этого.Долгое время Билл не знал, что он еврей. Он вообще не знал, кто он и откуда. Вырос среди ирландских семей в Ламбете, в школу не ходил, слонялся по улице и научился лишь драться и обманывать. Когда ему исполнилось тринадцать, жизнь круто переменилась — его взял помогать по хозяйству Рейбен Леви, портной с Уолнат-Три-уок. Билл влюбился в его дочь Ребекку, скорее даже не в нее, а в богатую, сытую и красивую жизнь семьи портного со всеми ее обычаями и традициями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19