Если уж в городских газетах постоянно натыкаешься на предложения: “Порча, сниму 100%”, то здесь, среди тайги, как говорится, сам бог велел. Другое дело, и в этом Степан был убежден, в этих деревенских бабках действительно что-то есть. Тайна какая-то. Сила. Во всяком случае, лет десять назад такая вот Пелагея зубы ему заговорила. Да так заговорила, что до сих пор капитан не ведал дороги в кабинет стоматолога.
Ситуация вырисовывалась ясная. Устойчивая репутация сыграла со старухой злую шутку – как только возникла проблема, во всем обвинили ее. Надо успокоить мужиков, не допустить самосуда и выяснить…
– А от чего коровы сдохли?
– Ветеринар приезжал, – нехотя протянул Григорий. – Сказал, от разрыва сердца. Не выдержали, мол, буренки, тяжкой своей жизни.
– То есть все в порядке? В смысле, никакого криминала?
– Все знают, что коров сгубила Пелагея, – глухо повторил однорукий. – Некому больше.
– А с чего ей?
– Она с Федором поругалась. Внук ее с браконьерами городскими связался, Федор его полиции сдал, вот Пелагея и взбеленилась. – Григорий прикурил от бычка следующую сигарету, аккуратно затушил окурок и убрал его в стоящую под скамейкой баночку. – Федор сначала осерчал крепко.
– Понимаю.
– Он с Пелагеей по-хорошему поговорить хотел, а она его того… Указала, в общем, дорогу на… Знает свою силу, старая. Охотников с ней разбираться никогда не было. Федор в Калиновку, к батюшке, да только тот вроде тебя оказался, грамотный. “Померли, – говорит, – коровки, значит, время их пришло”. Тогда Федор на все дела плюнул и поехал в Читу. Не знаю, с кем он там говорил, но вчера вернулся с монахом каким-то, с проповедником. В общем, привез он монаха, тот собрал мужиков на “футболке”, поляна это у нас за околицей, там детвора мяч гоняет, собрал и о чем-то беседовал.
– О чем?
Григорий пожал плечами.
– Только не говори, что тебя там не было.
– Ну, был, – буркнул однорукий. – Там мужиков всего пятеро было. А проповедник… – В голосе мужика скользнуло подлинное уважение. – А проповедник правильно все говорил. О Боге говорил, о вере, о том, что защищать ее надо.
– От кого?
– А ни от кого, – спокойно ответил Григорий. – Внутри себя защищать, крепким быть, соблазнам не поддаваться. Человека по делам судить, а не по словам. В общем, правильно все говорил. А сегодня с утра велел мужикам на площади собраться да остальных позвать. Ночевать у Федора остался. – Григорий опять достал баночку и скомкал в нее недокуренную сигарету. – Еще проповедник говорил, что смирение и покорность не одно и то же, что стоять на вере надо крепко и с такими же крепкими объединяться.
“Объединяться!” Слово раскаленной иглой проникло в голову полицейского, напомнив ходившие по Чите слухи о загадочной религиозной организации, чьи проповедники активно работали среди прихожан области.
– А этот монах случайно не из Союза ортодоксов? Не из Курии?
Однорукий кивнул.
– Оттуда.
– Вот дрянь! – не сдержался капитан.
Дело принимало совсем нехороший оборот: все эти религиозно-сектантские дела до смерти не нравились полицейскому. На последнем совещании в районном управлении полковник Колобков сообщил о появлении загадочного Союза ортодоксов и предупредил, чтобы приглядывали за проповедниками. Но ведь это в городе. Степан был уверен, что уж в его-то глуши о такой экзотике и слыхом не слыхивали, и вот на тебе!
– Ты же говорил, что Пелагея добро делает. Дождь от полей отводит, зубы заговаривает… Чего же мужики не образумили Федора?
– Добро мы от нее видели; – пожал плечами Григорий. – Но коров она зря сгубила. И за это наказать надо ведьму. – Он помолчал. – Силу мы ее знаем, но шалить не позволим.
– Тогда чего меня позвал? Однорукий усмехнулся.
– Потому что остудить мужиков надобно. При тебе, Степан Васильевич, они на смертоубийство не пойдут. А я не хочу, чтобы, значит, жизнь им ломать. Не стоят того коровы.
– А сам чего? Ты же здесь власть.
– Да какая я власть? – удивился однорукий. – Мужики сами все решают, а я так, чтобы бумажки перекладывать. – Он кивнул на пустой рукав. – Ты, капитан, сам знаешь, почему меня в сельсовет определили, а теперь вот “главой администрации”. Если бы не тот проклятый медведь, разве ж я стал бы такой ерундой заниматься?
– И сейчас бы с мужиками был? – жестко спросил полицейский.
– Был бы, – после короткой паузы ответил Григорий. – Потому как ведьму наказать надо. – Он снова помолчал. – Но тебе бы все равно позвонил. У нас в роду все рассудительные.
Толпа в центре деревни не была большой. Мужики, человек двадцать – двадцать пять, плотно обступили высокого монаха в черной рясе, группа женщин стояла поодаль, не приближаясь, но внимательно слушая, что говорит проповедник. Дети, неизбежные спутники сходок, на этот раз отсутствовали. Когда полицейский и Григорий приблизились к собранию, монах замолчал, а мужики удостоили пришельцев мрачными взглядами. Несколько мгновений капитан рассматривал собравшихся, затем широко улыбнулся:
– Здорово!
– Доброе утро, – помедлив, отозвался чернявый, но с пробивающейся проседью здоровяк.
– Федор, – шепнул однорукий.
Остальные мужики ограничились невнятным бурчанием. Было видно, что появление представителя власти вызвало у них легкую досаду. Но и только. От своих планов они отказываться не собирались.
– Чего не работаем?
– Дела у нас, – коротко ответил Федор. – Важные.
– Дела у прокурора, а у вас работа. – Степан вздохнул. – Страда ведь.
– Ты, начальник, сначала на агронома выучись, а потом указывай.
– Я, может, и не агроном, – в голосе полицейского звякнул металл, – но самосуда не допущу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18