Замер, отрешенно глядя на старика, и позволил увести себя только при звуках сирены патрульных машин.
Потом он молчал, развалившись на заднем сиденье и вертя в руках прихваченные у мертвеца четки, а когда опасный район остался далеко позади, приказал остановиться и дал волю гневу.
— Облажались, твари! Предали!
Ничего не понимающий Хасан сделал несколько шагов назад. Что происходит? Старик мертв, все в порядке. Какой к чертям перстень? Своих мало?
— Все изгадили! Все!
Мустафа растоптал неосмотрительно зазвонивший телефон, разорвал ворот рубахи, словно мучился от удушья, и разбил один из фонарей любимого «Хаммера». Несколько случайных прохожих, шедших по набережной, осмотрительно обогнули участок, заставленный блестящими авто.
— Дети ослицы! Уроды!!
Припадок ярости длился сравнительно недолго, минут семь. То ли Батоев сумел излить весь гнев, то ли опомнился, осознал, что бесится у всех на виду, теряя лицо перед прохожими. Как бы то ни было, Мустафа пришел в себя, замолчал, облокотился на парапет набережной, процедил несколько слов и бросил в реку четки.
Хасан, которого нервировал прихваченный на месте преступления сувенир, перевел дух. И вновь напрягся: Батоев жестом велел ему приблизиться.
— Перед смертью старик с кем-то говорил, — негромко, но безапелляционно произнес Мустафа.
— Может, его ограбили? — робко предположил Хасан. — Мало ли вокруг отребья? Увидели умирающего и сняли с пальца перстень.
— Может, и ограбили, — кивнул Батоев. — Но почему, в таком случае, они оставили бумажник и часы?
— Не успели.
Мустафа помолчал, усмехнулся:
— Тебе придется найти воришку.
Хасан вздохнул:
— Понятно.
— Но я не думаю, что ты прав, — продолжил Батоев. — Я думаю, все гораздо хуже: старик с кем-то говорил перед смертью и сознательно отдал перстень.
— Почему хуже?
Ограбить умирающего мог любой бомж, сорвал с пальца перстень и был таков, ищи его теперь, прочесывай ломбарды и скупки. И совсем другое дело, если к старику поспешил на помощь приличный человек. Двор глухой, утро раннее — с вероятностью девяносто процентов можно сказать, что это житель одного из окрестных домов. Найти его — день работы.
— Почему второй вариант хуже?
— Потому что старик наверняка попросил доставить перстень сыну, — спокойно ответил Мустафа.
Но Хасан видел, чего стоило хозяину это спокойствие. Чувствовал, какая ярость кипит внутри Батоева.
— И если мое предположение оправдается, Абдулла может уже сегодня получить перстень.
Хасан тихонько вздохнул, мысленно досчитал до пяти и решился:
— Это плохо?
— Очень плохо, — подтвердил Мустафа. — Это значит, что мы напрасно грохнули старого ублюдка. Что мы крепко подставились, но ничего не получили. — Батоев выдержал паузу. — Хасан, я хочу, чтобы ты начал расследование. Я хочу, чтобы ты следил за действиями милиции. Я хочу, чтобы ты нашел урода, который унес мой перстень, до того, как он придет к Абдулле. Это понятно?
— Да.
В глазах Мустафы вспыхнул гнев.
— Я спрашиваю: это понятно?!
— Я сделаю все, чтобы найти перстень, — твердо ответил Хасан.
— Так-то лучше. Но все равно недостаточно. — Батоев закурил сигарету. — Мне не надо, чтобы ты что-то там делал. Мне надо, чтобы ты нашел.
* * *
Улицу перегородили полностью, не пройти, не проехать. Машины, участвовавшие в перестрелке: тягач, мусоровоз, похожие на решето джипы, разбитый всмятку «Мерседес». Помимо них — патрульные «Жигули», микроавтобусы экспертов, кареты «Скорой помощи». Количество сотрудников милиции просто не поддавалось счету — армия! Врачей чуть меньше. И масса журналистов, поспешивших на место шумной разборки. Щелкают затворы фотоаппаратов, толкают друг друга операторы, торопливые вопросы людям, вдруг кто чего видел? Вдруг наткнешься на свидетеля, до которого еще не добрались милиционеры? Вдруг именно твой кровавый репортаж станет лучшим?
Комментарий, который дал вышедший к репортерам офицер, вызвал ажиотаж. Милиционера окружили плотной стеной, требовали говорить громче, перебивая друг друга, задавали вопросы. Когда все закончилось, «говорящие головы» принялись позировать, требовали от операторов вместить в кадр расстрелянные автомобили, трупы. Побольше трупов. С лихорадочной поспешностью проговорили тексты сообщений и бросились к фургончикам перегонять картинки в редакции — приближалось время новостей. Работа кипела. Трупы ждали отправки в морг. Эксперты собирали гильзы.
Димка, не сумевший пробиться к комментировавшему происшествие милиционеру, угостил сигаретой стоявшего рядом мужика:
— Не слышал, кого шлепнули?
— Ибрагима Казибекова, — важно ответил тот.
— Ни фига себе… — пробормотал Орешкин. Даже Димка, не особо следящий за новостями, знал это имя — Ибрагим Казибеков. Его давно перестали называть бандитом, но все знали, что огромное состояние преуспевающего бизнесмена создано отнюдь не праведным путем. Впрочем, доказать что-либо можно только в суде, а с этим у Казибекова было все в порядке: свидетелей нет, доказательств нет, значит, чистый и честный. И все, нажитое непосильным трудом, — гостиницы, рестораны, сеть бензоколонок, ночные клубы — твое по праву. Владей, передавай по наследству.
— Большим человеком был, — продолжил мужик. — Миллионами ворочал, и что? Пуля в лоб, и до свидания. Вот и думай теперь, что лучше: миллионы или зарплата честная.
Сказал с таким видом, будто еще до полудня должен сделать нелегкий выбор: отказываться от богатства или нет?
— Менты, я слышал, говорили, что теперь в Москве большая буза начнется. У Ибрагима три сына, они за папашу всех рвать станут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13